Еще пролет, еще. Хочется непреодолимо взглянуть вниз, но страх сковывает Ваську, и он видит перед собой лишь металлические конструкции, покрытые снежной изморосью.

Наконец, добрались до люльки. Сильные руки Кости приняли ребят и поставили рядом с собой.

– Ну, а теперь, смотрите, да покрепче держитесь. – Скомандовал Русов. Васька с Колькой открыли глаза.

И тут словно что-то взорвалось в них, сначала ребята попятились было назад, но, натолкнувшись на Русова, замерли и с волнением стали осматриваться. И тот час страх сменился радостным восторгом: такое чудесное видение открывалось с высоты.

Внизу, словно в глубоком колодце, передвигались маленькие человечки, махали им руками, что-то кричали. Куржавился дымок над кухней, трактор, размером со спичечный коробок тяжело тащил к буровой бревна Оплетенная трубами буровая, словно самостоятельный организм, жила напряженной жизнью…

Налетел порыв ветра и люлька качнулась, и тотчас крепкие руки Кости и Русова прижали их к себе. Стало покойно и совсем не страшно. Уже без опаски смотрели ребята вниз и кричали приветы стоящему у вагончика деду Лукьяну и счастливой Шурочке, выскочившей из кухни поглазеть на героических ребятишек…

Накануне Костя подстрелил у озера несколько белых куропаток и Шурочка решили приготовить их по всем правилам кулинарного мастерства.

Ребятишки с утра крутились на буровой, пока холод не загнал их на кухню. Шурочка усадила их за стол, налила горячего чаю, подала по краюшке сдобного хлеба, а сама накинула на плечи шубейку и сунула ноги в валенки.

– Ты куда? – насторожились ребята.

– Я пойду на болотечко, пособираю из-под снега брусники, – отвечала Шурочка. – Куропатки с брусникой – царское блюдо. Не пробовали?

– Мы с тобой! – Вскочили было Колька и Васька. Но Шурочка их остановила. – Сидите, грейтесь. За печкой следите. Я скоро.

Она прихватила маленькое ведерко, отворила дверь и скрылась удивительно красивая в облаке морозного пара.

Шурочка была единственной девушкой в этом суровом мужском коллективе. Она словно нежный весенний цветок в темной, едва проснувшейся от зимней спячки тайге тихо и скромно украшала суровый мир.

Шурочка спала за занавеской. Крохотный девичий уголок ее был образцом уюта, но заглядывать туда осмеливались только самые юные.

Ее звонкий радостный голосок то и дело раздавался под таежными сводами. Люди на буровой уставали предельно, но стоило только услышать кому легкие Шурочкины шаги, ее ласковый призывный клич: «Обедать!», как тут же усталость словно испарялась и улыбки освещали лица до предела измученных геологов.

Шурочку любили все, но сама она была явно влюблена в Русова, и многие уже многозначительно поглядывали в их сторону, если начальник партии и повар Шурочка оставались один на один.

Шурочка выросла в детдоме, родители ее сгинули в пекле войны и не смогли, не успели напитать ее сердце родительской любовью. Она любила их в воспоминаниях, разговаривала с ними, заботилась, страдала о них. И в страданиях этих, в тоске по родительской ласке, воспиталась тонкая, чувствительная Шурочкина душа, готовая тотчас откликнуться на чужие страдания.

После школы она сразу же поступила в геологическую экспедицию и всем сердцем привязалась к начальнику ее Ивану Русову. И, верно, полюбила его, соединив в нем и образ загадочного принца, которого, наверное, ждет каждая девушка, и образ отца, мудрого и сильного, ласкового и доброго, которого так недоставало в ее маленькой еще жизни.

И Русов почувствовал вдруг непреодолимое влечение к этой тихой голубоглазой хрупкой девчонке. Как не пытался он убедить себя, что он для нее слишком стар – тридцать пять – это вам не баран начихал, что бродячая его профессии не располагает к созданию полноценной семьи, что его постоянные длительные походы по тайге, по болотам до сих пор не позволили развиться сколько-нибудь серьезным отношениям с женщинами, претендовавшими на брачные узы…