– А какие в ваших краях поют песни, Курбан? – Спросил Костя, сведя меха.

– У моего дедушки Сулеймана любимая песня была про Ермака. Ну-ка, Костя, подхвати.

Костя развел меха, вздохнули басы, запели, заволновались голоса.

Курбан затянул баритоном:

И тот час песня расцвела многоголосьем, набрала силу, выплеснулась за стены вагончика, слилась с мерным шелестом тайги покатилась по речным протокам и таежным урманам. И любопытный горностай привставал на на сосновой ветке, пытаясь разглядеть в окошке вагончика новых обитателей тайги и понять своим звериным чутьем, с чем эти обитатели пришли сюда и надо ли от них прятаться, и бежать в самую глухомань…

Песня лилась слаженно, мощно, все, кто находился в вагончике, чувствовали себя единым целым, единым братством, которому подвластна и посильна любая задача, любое дело…

Песня кончилась, но долго еще сидели молча, наслаждаясь пережитым чувством. Наконец, Костя обратился к Курбану.

– Ничего не понимаю, как у твоего дедушки, который живет высоко в горах Кавказа, могла эта песня стать любимой?

– Расскажу! – Оживился Курбан. – Мой дедушка к Сибири непосредственное отношение имеет. Он здесь все свои молодые годы провел. Он и меня Сибирью заразил.

Хотя, дед, здесь не по доброй воле оказался. А я па сваей собственной инициативе.

– Расскажи, расскажи, Курбан. – Загудел народ.

– Эта была еще до революции. Моему деду было семнадцать. Он без устали трудился на винограднике, пас овец, растил скот, а прибыли имел мало. Земли было мало, земля бедная, народ тоже бедный.

Но бедный народ должен платить богатому имаму налог за веру в Аллаха. И все платили. И мой дед платил, а потом говорит, что платить не станет. Нечем платить, была засуха, урожай выгорел, скот приплода не дал.

Поэтому власти к подобному неповиновению отнеслись серьезно. Из губернского города отправили к деду Сулейману муллу, чтобы тот наставил ослушника на путь истинный и получил с него деньги.

Вот приходит мулла к деду на пастбище, где тот пас баранов, и начинает его увещевать:

– Почему ты не хочешь делиться с аллахом?

– А чем я буду делиться, если у меня нет урожая и нет приплода?

– А потому, что Аллах дал тебе землю, а ты плохо, нерадиво на ней трудился и ничего не вырастил.

– Если он дал землю, – отвечал Сулейман, – так зачем же он послал засуху, чтобы ничего не выросло а патом еще и прислал тебя, зная, что у меня ничего нет.

– Потому, что ты богохульствуешь, и Аллах наказывает тебя за непослушание. На все воля Аллаха, нужно покорно следовать его воле.

– Но, если на все воля Аллаха, то не обессудь. Я сейчас дам команду своим псам и они по воле Аллаха снимут с тебя штаны.

И тут собаки, словно осмыслив слова хозяина, бросились на муллу и гнали его чуть ли не до самого селения.

Покусанный и изодранный мулла пожаловался властям, и моему деду влупили за богохульство 20 лет каторги.

Он рассказывал мне, как гнали их этапом в Сибирь, как перешли они границу Европы и Азии и спустились с уральского хребта, как показалось деду, в преисподнюю.

Сбитые в кровь кандалами ноги, разбитые дороги, снежные бураны и метели, лютая стужа в пятьдесят градусов, стылый как камень хлеб и пустая похлебка, сваренная в поле…

Деду казалось, что это ворота в ад. Но вот парадокс, вернувшись в свое село, он всегда тосковал па Сибири. Скорее всего, потому и я здесь.

– В чем состоит эта притягательная сила ее, мне еще только предстоит узнать? Наверное, и вам тоже.

Экспедиция выступала на следующий день. Впереди шел трактор болотоход, подминая широкими гусеницами мелколесье. Счастливые ребята ехали с буровиками в вагончике, у всех было приподнятое, радостное настроение.