На рабочих местах было крайне мало людей. Персонал “Харона” делился на две основные группы: тех, кто занимался оперативной работой “в полях”, и тех, кто занимался аналитикой. Последних было существенно меньше, при этом значительная часть из них работала в защищенных узлах данных.

– Парадоксально, тебе не кажется? – произнесла Адель, окинув взглядом полупустое помещение.

– Что именно, Адель? – Ее спутница удивленно вскинула бровь. В тоне руководителя сквозила столь редкая меланхолическая нотка.

– Мы построили огромное новое здание, но, учитывая современные реалии, оно более неуместно. Это не более, чем памятник человеческим амбициям.

– Пожалуй, в таком взгляде на вещи что-то есть, но по-моему не нужно забывать о метафизике.

– Метафизике? – теперь настала очередь Адель удивленно посмотреть на помощницу. Та несколько смутилась, но продолжила:

– Точнее, сакрализации. Я имею ввиду метафизику власти. Власть ведь не может позволить себе быть простой и доступной, она обязана быть доминирующей и сакральной. Именно Башня и придает ООН сегодня статус почти сакральной организации, вершащей порой судьбы мира. Она исчерпывающе говорит всем окружающим о господстве и необходимости подчинения. – Фумико усмехнулась, одобренная молчаливой внимательностью собеседницы. – В этом смысле архитектор был более, чем прозорлив…хотя, безусловно, в этом “фаллизме” есть что-то шовинистическое.

Она позволила себе улыбку. Адель рассмеялась.

– Забавно, насколько мне известно, в проектирование принимала участие Мари Шермен в качестве главного архитектора. Что бы сказал основатель психоанализа о ее выборе? – Адель откровенно наслаждалась минутой отдыха и столь неожиданным поворотом беседы.

– Ха, мне думается, было бы серьезным упрощением с нашей стороны предполагать, что это был исключительно ее выбор. Уверена, Венский мыслитель смог бы понять это. Мне представляется, что здесь не обошлось без участия представителей второй половины человечества. Впрочем, так или иначе, но результат достигнут – сакрализация наглядна и фундаментальна. Более того, учитывая архитектурный ландшафт окружающей местности, тотальна.

– Пожалуй, мне стоит подумать над этим.

Адель была приятно удивлена такой оценкой.

– А ты философ, – улыбнувшись, добавила она.

– Безусловно, – взгляд Фумико снова стал твердым, – нельзя не быть отчасти философом, имея собственную, пусть и несколько упрощенную личным опытом и обозначенную лишь междометиями ощущений картину реальности.

Она дерзко улыбнулась и, увидев в глазах собеседницы молчаливое одобрение, продолжила уже более серьезно.

– Не иметь своей картины реальности сегодня могут позволить себе только глупцы.

Фумико посмотрела в центр зала. Он приковывал к себе взгляд любого посетителя. Впрочем, она понимала, что так и было задумано.

– Вот как…ну что же, к этому вопросу мы сможем вернуться позднее. Никогда не представляла тебя в роли ценителя архитектуры вкупе с весьма вольной, надо отметить, интерпретацией фундаментальных идей Фуко.

На лице Адель промелькнула мимолетная улыбка, преобразившая её строгое лицо и придавшая ему более мягкие черты. Это длилось лишь мгновение, и Фумико не была уверена, что ей не показалось. Насколько она знала Адель, та не была склонна к философской рефлексии и эмоциональным реакциям.

– Ну, что же, что касается наших текущих задач, – Фумико собралась, ощутив изменения в поведении начальницы.

– Подожди, – голос Адель из приветливого мгновенно стал строгим и властным. – Важный разговор. Подожди меня в переговорной “Шанхай”.

И, словно извиняясь, добавила:

– Поверь, там теперь довольно уютно. Сейчас, извини, у меня срочный разговор.