– Стучат лопасти. Или что-то в двигателе, – краем уха уловив посторонний звук, обратился я к молодому монаху.

– Не слышу звуков посторонних, лишь гул винтов, металла скрежет, – отозвался Дима. – Приборы тоже все молчат… Ведь вертолет – не та машина, что с ветром катится под горку. Здесь сбой любой в любой системе заметен сразу. Моргнуть ты не успеешь, как рухнем мы, коль неполадки в сердце мотора вдруг возникнут.

Я прислушался внимательнее. Да, действительно, звук исходил не от нашего вертолета. Его источник находился снаружи. Кто-то сильно молотил в огромный барабан.

– Поверни, – приказал я своему спутнику. – Посмотрим, что вон там, за поворотом речки.

– Зачем? – удивился он. – Ведь путь наш в сторону лежит.

– Выясним, что здесь творится. Мне не нравится… – Я не стал продолжать, так как трудно было сформулировать для китайца, что же мне не понравилось. Ощущение страха, безысходности, агрессии, разлитое вокруг? Центр событий располагался где-то в дальнем конце деревни. В той ее части, которую не видно было за скалами. Там, где бил барабан.

Дима не стал уточнять, почему я решил изменить маршрут. Он потянул рычаг, и вертолет, сделав вираж над острой, словно отточенной, черной скалой, опустился к самой реке, скользя к деревне понизу.

– Здесь и радар нам не помеха, – довольно заметил Дима. – С земли нас трудно обнаружить. Быть может, спирта все запасы в деревне этой мы изымем? Тогда до Бамиана можем лететь мы в дивной сей машине.

– Мы не на войне, – покачал головой я. – Ты, похоже, вдохновился нашими успехами в борьбе с генералом Муслихиддином. Кстати, он тоже не сделал нам ничего плохого. И экспроприация вертолета, вообще говоря, весьма недружественный шаг, на который я никак не мог бы пойти в другое время.

– А что за времена сейчас? – прикинулся чересчур наивным китаец.

– Тревожные, – ответил я словом, которое говорило многое, но ничего не объясняло.

– Муслихиддин плохого нам не сделал, – с сомнением протянул Дима. – Взглянул бы я, как ты запел бы, когда его сатрапы стальные иглы стали бы под ногти нам вгонять… Уж дай им волю – мы бы натерпелись…

Я покосился на руки китайца и обнаружил, что безымянный и средний палец на его левой руке изуродованы. Ногти были кривыми, пальцы – скрюченными. Травма после неудачного удара? Или те самые иглы, с которыми Дима уже познакомился? Нет, спутник мой был совсем не прост…

Толпа людей за поворотом появилась неожиданно Мужчины в грязных халатах, женщины в черных платках, полуголые ребятишки. На отдельно стоящей скале заливалась лаем мохнатая белая собака в черном ошейнике, напоминающая шпица. Впрочем, шпицем собака не была. Дворняга, хоть и симпатичная. Лаяла она на толпу. Время от времени кто-то из детей бросал в пса камень. Собака уворачивалась, на миг прекращая лаять, и заливалась еще громче.

Однако вовсе не из-за собаки собрались здесь крестьяне. На ровном пятачке земли был врыт черный столб с привязанными к нему веревками, к которому несколько мужчин волокли стройную девушку и внешним видом, и одеждой резко отличавшуюся от местных жителей. Русоволосая незнакомка была одета в джинсовую куртку с рукавами в три четверти, облегающие, местами порванные джинсовые брюки и белые босоножки. Она была высокой – выше многих местных мужчин. Кожа нежная, белая, слабо загоревшая даже на здешнем ярком солнце. Красивой я бы девчонку не назвал. А симпатичной – очень даже. Слегка курносый нос, высокие скулы… Очень милое, располагающее к себе лицо. Тем более дико было видеть грубое обращение, которому она подвергалась.

Девушка пыталась отбиваться от тех, кто ее пленил, но делала это вяло. На лице ее были написаны страх и усталость. Губы разбиты в кровь, на высокой скуле – кровоподтек. Густые пышные волосы спутаны. Большие ярко-зеленые глаза часто моргали.