. Книга В. Литвинова «Поезд из ночи» посвящена детям-узникам фашистских концентрационных лагерей (Майданек, Освенцим, Саласпилс). В работе сочетаются документальные данные и свидетельства очевидцев о зверствах над несовершеннолетними узниками[38].

Проблема участия несовершеннолетних в сопротивлении оккупантам в Донбассе также освещалась в рамках журналистских расследований. Так, А. Голубцов и И. Донченко в своей статье «В 15 мальчишеских лет» рассказывают о предвоенной жизни и боевом пути Анатолия Комара, погибшего в 1944 году[39].

На стыке научного и художественного находится жанр книг, написанных советскими плакатистами: «Как создается плакат» В. С. Иванова[40] и «Товарищ плакат» В. Б. Корецкого[41]. Это глубокие исследования по теории плакатного искусства, широко опирающиеся на богатейший опыт работы выдающихся мастеров.

Подвижническим трудом писателей было положено начало обращения к устной истории. Именно так мы можем оценить появление жанра, который Алесь Адамович называл сверхлитературой – в смысле отказа от вымысла, достижения непосредственного контакта с реальностью. Преодолевая достаточно серьезные административные барьеры, Д. А. Гранин, А. М. Адамович создали «Блокадную книгу»[42], А. М. Адамович, Я. Брыль, В. А. Колесник – сборник «Я из огненной деревни»[43]. Алесь Адамович, Янка Брыль, Владимир Колесник писали о создании книги и ее цели: «Десятки километров магнитофонных записей – рассказы более трехсот непосредственных свидетелей хатынских трагедий и составили содержание этой книги. <…> Свою задачу мы видели в том, чтобы сберечь, удержать, как “плазму”, невыносимую температуру человеческой боли, недоумения, гнева, которые не только в словах, но и в голосе, в глазах, на лице.»[44]. Одной из центральных в проблематике устной истории военного детства стала книга «Последние свидетели. Соло для детского голоса» С. А. Алексиевич[45]. С обращением авторов к устной истории, к «живым голосам» на первый план вышла проблема травматического жизненного опыта детей военного поколения. И по задачам, и по характеру источников эти книги отличаются от жанра научного поиска, поэтому нам представляется некорректным противопоставление книг С. А. Алексиевич и А. Л. Барто.

Третий, современный – историко-антропологический – этап начался в 1990-е годы и связан с обращением отечественных ученых к идеям и инструментарию западной исторической науки, прежде всего это касается историко-антропологического подхода, разрабатывавшегося представителями западной историографии, в первую очередь разных поколений школы «Анналов» и Франкфуртской школы[46]. Историко-антропологические исследования военного детства разворачиваются по нескольким основным направлениям.

Становление историко-антропологического подхода к изучению военного детства в СССР генетически связано с исследованиями социальной истории советских несовершеннолетних в годы войны, в круг изучаемых проблем включаются исследования детской повседневности[47]. Одна из первых попыток комплексного исследования проблемы связана с трудами украинского ученого Г. М. Голыша, которые с точки зрения нашей работы ценны еще и в силу подробного освещения истории социального и материального положения детей и подростков в Донбассе в 19411945 гг[48] А. А. Зимина и Е. А. Клубникова рассматривают аспекты, связанные с правами и обязанностями детей во время Великой Отечественной войны, в частности проанализирована регуляция общественной помощи пострадавшим в результате боевых действий несовершеннолетним[49].

Значительные результаты в изучении детской повседневности 1941–1945 гг. связаны с трудами Е. Ф. Кринко, И. Г. Тажидиновой, Т. П. Хлыниной, А. Ю. Рожкова, И. В. Ребровой, Е. Н. Стрекаловой, Н. Э. Вашкау, В. А. Агеевой, М. А. Рыбловой, Н. О. Фурсиной и др. Спектр интересов исследователей охватывает такие сферы жизни советских несовершеннолетних в годы Великой Отечественной войны, как жизненные стратегии