Одной не связаны упряжкой,

на шее нет порой креста,

горчит во рту, на сердце тяжко,

в душе разлад и пустота.

Ты помоги им, правый Боже,

и власть, и силу прояви,

им воз проблем тащить негоже,

да и ступни уже в крови.

Глядят с надеждою на небо

Они – и ось, и соль земли,

дай справедливости, не хлеба,

чтоб спину выпрямить смогли.

Каждому по потребности

Простую пищу любим, слава богу,

нам птичьего не надо молока,

икорки мне,

за килограмм немного,

и вон того отрежьте балыка.

С женою огурцам солёным рады

и праздники проводим без затей,

но трюфелей купить,

пожалуй, надо –

порадовать прислугу и гостей,

и осетра, чтоб запекать на даче

соседу нерадивому назло…

и осьминога щупальцев на сдачу.

– А мне – картошки,

ровно полкило.

Странный человек

– Позволите? Друга представлю сейчас:

меня не однажды от смерти он спас,

и помощь его успевает всегда

минутою раньше, чем грянет беда.

Отторгнет его офицерская честь

предательство, зависть, коварство и лесть,

и вовсе не трудно понять, почему

секреты друзья доверяют ему.

Он в жизни не ищет простого пути,

он в пекло готов за Россию идти,

в пустыне делился последним глотком

и с тем, кто ему даже не был знаком.

Любую проблему решит без труда,

живёт на зарплату, надёжен всегда,

конечно, не будет секретом для вас,

что денег мой друг не скопил про запас.

– А чем, уточните, прославился он?

Известный политик? Мажор? Чемпион?

– Нет, в наш неустойчивый век перемен

он даже не средней руки бизнесмен.

– Куда он спешил и зачем воевал?

– Да жизнью своей он за вас рисковал!

– На старость себе не скопил за полвека –

Со странным знакомите нас человеком.

Вечер в деревне

Свои плоды уже приносит лето,

душистым сеном дышит сеновал.

Достал старик вчерашнюю газету,

клочок для самокрутки оторвал.

На две двухсотграммового стакана

конечно, не оставив капли зла,

он помянул покойного Ивана,

Василия, Семёна и Петра.

На лавочке, сломав себе по ветке –

от комаров – послушать старика

собрались вместе вдовые соседки,

четыре их, ходячие пока.

Рассказывал, как молод был когда-то,

как были девушки прекрасны и нежны,

смолил табак и выражался матом

под взглядом укоризненным жены.

– Протез бы надо выхлопотать новый,

опять заплатит за него казна.

И повторял едва не через слово:

– Проклятая, проклятая война!

Мол, умирать пока что рановато,

и эту зиму он переживёт.

Не утаил, какому депутату

на выборах свой голос отдаёт.

Нетерпеливо квакают лягушки,

горланит обмелевший водоём.

Неторопливо сельские старушки

опять о наболевшем, о своём.

– Дровишек у меня совсем немножко,

боюсь зимою выстудить избу.

Зато вчера за два мешка картошки

пообещали вычистить трубу.

– Да, раньше жили мы, конечно, хуже.

Вы помните, наверно, по весне

скопила я на памятничек мужу,

уже на крест почти хватает мне.

– Хоть поясница отошла немного –

колоть дрова теперь почти легко,

и пенсии хватает, слава богу,

пока не дорожает молоко.

– Мои девчата приезжают редко –

муки купила, соли про запас.

– Табак какой-то нынче слишком едкий, –

сказал старик, не поднимая глаз.

***

– Мы не ели и не пили,

на «потом» себе копили,

фонд какой-то создавали,

чтоб его разворовали.

А нельзя ли, есть мыслишка,

чтобы деньги – под рукой,

чтобы сразу на сберкнижку? –

старикам вернуть покой.

– Разве можно голодать?

Надо акции вам дать,

чтобы было: либо-либо,

чтоб могли вы сделать выбор.

Представитель от народа

выступал не в первый раз,

заявил: «Да канут в воду

эти акции у нас.

Не сумели разобраться

ни супруга, ни родня:

это вроде облигаций

или в виде трудодня,

или некие билеты –

не хватает нам ума.

Не насмешка разве это –

предлагать: «Решай сама».

Без того в стране разруха, –

правду-матушку рублю, –

как же я свою старуху

допустить могу к рулю?