Доктор вернулся в кабинет и первым делом решил восстановить добрые отношения с командиром. С известностью, обладаемой на Земле, самолюбию Шеварднадзе претило извиняться напрямую, поэтому он избрал более изворотливый метод – угодить.

Сев за стол он набросал отчет о беседе. Послание вышло исполненным чувств смятения вкупе с изумлением от мироощущения Алексея, особенно от почитаемой за иллюзию действительности. Казалось немыслимым, как радикально способно измениться восприятие времени, и насколько зыбка память, кажущейся непреложной в обыденности, что Алексей почел дюжину дней экспедиции за целую жизнь. Причуды сознания больного находили одно-единственное объяснение: воздействие агрессивной инопланетной среды ямы (враждебной оттого, что так звучало хлестче). Другой значимый вывод был намеренно опущен, но полковник обязательно уловит его между строк – отправить груз и не изучить человека, подвергшегося инопланетному воздействию, подвергнет опасности родной мир.

Доктор отправил письмо и пошел налить кофе. Не успела чашечка наполниться, как прозвучал сигнал входящего сообщения. Командир хвалил за работу и оценил намерение не раздувать вчерашнюю склоку. Он писал, что предчувствует желание доктора ознакомиться с результатами «особых» сведений, добытых лейтенантом Пирсом при помощи препаратов. Учитывая помещение допроса Алексея под гриф военной тайны, капитан корабля ограничился сведениями про то, что остальные два скалолаза со значительной долей вероятности безвестно сгинули в яме – первый сорвался, а второму взбрело в голову отправиться вниз во время обратного пути.

В ответе Шеварднадзе испросил командирского содействия для получения врачебного доступа к Алексею на околоземной космической станции. Он указал о своей обязанности помочь пациенту, а через это общему делу.

«Понимаю честолюбивое желание первым опубликовать исследование. В меру сил поспособствую вашим устремлениям», – прислал командир.

– Хорошему человеку следовало бы оскорбился, – подумал доктор.

– Корабли летают с помощью варп-скачков. Каждый требует колоссальной энергии. Пока мы спим в сонных капсулах, штурманский корпус, бедолаги, почти всегда бодрствуют и рассчитывают скачок так, чтобы остановиться неподалеку от звезды и напитать генераторы от фотоэлементов. Так прыжок за прыжком… Когда мы прилетели? – спросил Серов.

– Вроде в марте, – ответил Шеварднадзе.

– Примерно два года в пути. Если бы как в старину пришлось летать на досветовой скорости… Только до ближайшей звезды четыре с половиной световых года, а сюда мы бы вовсе не добрались живыми. Спасибо пришельцам.

– С ума сошел, еще сатане осанну спел! – зашипел Шеварднадзе.

– Согласен, не уместно, особенно сегодня, – стушевался Серов.

Этим утром инженеры готовили запуск на Землю челнока с грузом добытых организмов. Экипаж экспедиционной миссии, кроме дежуривших или больных, выстроился в строевые коробки на импровизированном плацу неподалеку от космического корабля. По случаю знаменательного события установили небольшой приступочек, на котором командир стоял перед подчиненными. На левом фланге, обособленно от военных, разместили медицинский персонал. Шеварднадзе и заведующие отделений находились в первой шеренге. У нарочитой церемонности имелся почтенный повод – после старта собирались открыть памятник скалолазам – коллегам Алексея, сгинувшим в яме.

– На кой черт посылать зонд, если через пару дней на корабле мы полетим следом? – спросил начальник стоматологии Росс.

– Челнок же маленький, – сказал Серов. – Ну, сколько у него там грузоподъемность? Тонна, полторы. Ему нужно меньше энергозатрат для прыжка, который при этом скачок получится длиннее, нежели у крейсера. Мне кажется, челноку понадобится где-то год, не больше.