Дворецкий почти не соврал. Хозяин дома находился в комнате и определённо был занят. Только кушал он не яйцо, а поздний завтрак или ранний обед из двенадцати блюд, поданных на позолоченной посуде. Увидев нас, хозяин побледнел, сделал мимолётное движение, выдававшее стремление спрятаться под стол, но понял бесполезность этого и потому ограничился попыткой запахнуть свой изукрашенный узорами халат.

– Вы кто такие? – его баритон вялым тенорком взвился в верхнюю октаву и безнадёжно пал в регистр нижних басов. – Как вы посмели? Что вам нужно?

– Пётр Кайенович, он же Петя, он же Петря, он же Петруха, он же Петюн, он же Петрик – здесь проживает? – осведомился я.

– Никак нет! – с надеждой ответил хозяин. – Вы ошиблись. Или обознались, тут нет никаких Петюнов. Меня зовут Первак! И я спрашиваю! По какому праву! Вы! Сюда! Вломились?! Да ещё и в такую рань!!!

По мере того, как хозяин по имени Первак успокаивался, его голос набирал мощь и силу, напоминая раскаты грома приближающейся грозы.

– По праву королевского следствия, – ответил я. – Я пришёл к тебе с рассветом, рассказать, что всё пропало… Плохи твои дела, гражданин Первак.

– Почему это? – побледнел тот.

– Потому что тебя назвали в честь алкогольного напитка, что не могло не нанести тебе глубочайшей морально-психологической травмы, – выдал я заготовленную тираду. – Думаю, именно это толкнуло тебя на преступный путь порока. В частности, на путь отоваривания героического папаши чем-то тяжёлым по башке?

– Это не так! – вскинулся Первак. – Я любил своего папеньку!

– Любил? – я выделил тоном окончание. – То есть теперь уже не любишь? Действительно, чего это я. Теперь он в коме лежит и денег не даёт. Ну как такого любить?

– Я с ним не из-за денег! – возмутился Первак. – То есть я не то хотел сказать! Я люблю своего батю, несмотря ни на что!

– На что именно? – тут же уцепился я. – Что тебя не устраивало? Или это ты просто так ляпнул, а папенька на самом деле тебя обожал и на руках носил? Учти, я ещё и слуг опрошу, так что врать не советую.

– Хорошо, – внезапно охрипшим голосом ответил Первак. – Мой папа не был особо нравственным человеком. Его прозвали Забияка Кайе, а просто так этакие прозвища не дают. Он был жёсткий, как удар молотом, и резкий, словно удар серпом по… впрочем, неважно. Главное, что он моментально вспыхивал и очертя голову кидался в битву. И это отразилось на воспитании детей. Чуть что не так – прилетало наказание! Раз за разом, год за годом. Из таких вот кирпичиков и складывалась стена отчуждения между нами. Только это, ничего боле.

– Думаешь? – усомнился я. – Хорошо, допустим. Но тогда что же привело тебя на порочный путь преступлений?

– Меня так назвали, потому что я первый сын моего горячо любимого родителя, – разъяснил Первак. – И ни на какой путь преступлений я не становился!

– Да неужели? – саркастически спросил я. – А кем ты, мой друг, работаешь?

– Я помощник письмоводителя в министерстве, – понурился Первак. – Второй помощник… точнее, скоро буду, пост мне твёрдо обещан…

– А чья это карета стоит во дворе? – вкрадчиво поинтересовался я. – Эльфийской работы, позолоченная, с закруглёнными уголками по недавней моде? Уж не твоя ли?

– Ну, моя, и что?

– А за какие шиши она куплена? – мой голос стал ещё более вкрадчивым, а тело напряглось – я ожидал, что после этих слов Первак на меня бросится. – Подарили, небось? Или, всё-таки, она появилась благодаря деньгам папаши? Который пребывает в коме, а злодей, которому выгодно было пристукнуть министра, так и не найден…

Я ошибся. Первак, вместо попытки к бегству или намерения поколотить меня, явно расслабился и даже заулыбался. В его шкафу явно прятался не один десяток скелетов с отчётливым криминальным душком – но мои обвинения определённо не задели ни одного из них.