Это невероятное зрелище приковало укротителей сатиров к месту, начисто лишив их мыслей, сил, языка, и они долго молча таращились на завораживающую свистопляску дыма и огня…

Пока истошный визг – то ли гибнущей свиньи, то ли гибнущего человека – не встряхнул их с ног до головы.

– Драпаем в лес! – крикнул Филандор.

Его голос сорвал всех с места, как порыв ветра срывает опавшие листья: да, надо было прятаться, спасаться, бежать, пока бушующая в деревне огненная смерть не захлестнула и этот холм!

Все наперегонки бросились к лесу, но Иолай вдруг выронил дудку, вскрикнул:

– Мама! Дедушка! – и сломя голову помчался к деревне, даже не оглянувшись на чей-то испуганный оклик:

– Иолай!..

Всхлипывая и дрожа от нетерпения, он пробился сквозь бестолковую мемекающую овечью толкотню, подбежал к огромному костру, в который превратился дом Эврипила – и увидел его мать, лежащую на спине под частым дождем искр. Иолай рванулся было к Анфее, но остановился как вкопанный при виде безобразного розового клубка, хотя не сразу понял, что это внутренности, вывалившиеся из ее распоротого живота.

Он замер, осел на подогнувшихся ногах, и все вокруг тоже замерло, только ласточки продолжали с отчаянным щебетом метаться над своими горящими гнездами… Но потом щебет заглушили страшные вопли, грянувшие неподалеку (разве люди могут так кричать?!) – и Иолай с тонким писком рванулся вперед.

В руке у него откуда-то взялась короткая палка с обугленным концом; сжимая это смешное оружие, стараясь не кашлять от дыма, рвущего горло, разъедающего глаза, он в беспамятстве мчался сквозь жар, от которого у него только чудом не вспыхивали волосы, и уже не останавливался при виде мертвых изуродованных тел.

По всей деревне как будто свирепствовал неумолимый Арес со своими неистовыми сыновьями Фобосом и Деймосом, сжигая, терзая, уничтожая все на своем пути.

Иолай больше не плакал, слезы высохли у него на щеках, пока он бежал от южной окраины деревни к северной и видел то, что он никогда потом не сможет забыть.

Он видел отрезанные головы, торчащие на кольях рядом с сохнущими горшками, он видел жалобно скулящую собаку со страшной раной в боку, брошенную умирать на деревенском алтаре, он видел раздетую догола маленькую Астиоху, лежащую рядом со своей голой истерзанной матерью, он видел груду обезглавленных тел, сваленных возле деревенского источника, который был для жителей деревни еще святее, чем алтарь…

У оскверненного источника пили воду, орали и хохотали шестеро воинов в кожаных панцирях, в шлемах с красными гребнями: их голоса были похожи на рев пожара, на их бронзовых поножах и рукоятях мечей горели отблески огня. Чужаки не заметили маленькую фигурку, проскользнувшую мимо и скрывшуюся в дыму, и те бандиты, что грабили дома в уцелевшей от огня северной части деревни, тоже не заметили Иолая.

И он несся вперед, неудержимый и быстрый, как Гермес, стараясь не смотреть на изувеченные тела, которые были живыми людьми еще сегодня утром…

Возле самого дома его чуть не сбила с ног дико визжащая свинья с опаленной спиной, он с трудом увернулся – и сам завизжал пронзительно и дико при виде распростертого на спине Теллеаса. Коретер лежал возле порога дома, неподалеку валялся его любимый кизиловый посох.

– Дедушка!!.

Иолай отбросил палку, в два прыжка очутился рядом со стариком, упал на колени и обмер… Нет, это не было дедушкиным лицом!

Коретер встретил смерть с открытыми глазами, и меч рассек его голову ото лба до подбородка, мгновенно отправив его в Аид.

Иолай не знал, сколько времени он просидел, в оцепенении глядя на изуродованное лицо Теллеаса, как вдруг короткий хриплый хохот заставил его в ужасе вскинуть голову: гигант в медном панцире, в кожаном шлеме с красным гребнем широкими шагами приближался к нему от дома Лисианассы.