Надо было спасаться, бежать, удирать, но непреодолимый страх спеленал мальчишку по рукам и ногам, словно липкая толстая паутина. Сжавшись в комок, втянув голову в плечи, он оцепенело таращился на надвигающегося убийцу, на его блестящий медный панцирь, на растрепанный красный гребень над шлемом, на матовый от крови меч в закованной в серебряный щиток руке – наверное, вот так и должен выглядеть сам бог Арес! А от бога не спрячешься, не убежишь, бесполезно сопротивляться бессмертному убийце, какой бы ужас ни терзал твое перекрученное отчаянием тело…

Новый хохот полоснул Иолая по сердцу и наконец-то порвал облепившую его паутину: страх оказался сильнее смертного оцепенения. Мальчишка вскочил, чтобы метнуться обратно в огонь и дым, туда, где можно было спрятаться, затеряться, спастись! Но его ставшие предательски непослушными и слабыми ноги зацепились за посох Теллеаса, Иолай упал, с жалким криком перевернулся на спину – и увидел над собой взлетающее лезвие окровавленного меча…

А потом он видел уже не меч и не сжимающую этот меч руку, а лишь бородатое лицо с плоским перебитым носом, со старым шрамом на щеке, с горящими из-под козырька шлема прищуренными темными глазами…

– Иола-а-а-ай!!!

Хлоя выметнулась неизвестно откуда, в стремительном броске рванулась к сыну, с ходу упала на него, судорожно его обнимая, подминая его голову себе под грудь – и меч, нацеленный в сердце мальчишки, с хрустом врезался в ее позвоночник, прошел сквозь ее тщедушное тело и вонзился в грудь Иолая, но уже только самым концом острия.

Бандит с ругательством выдернул меч из спины сумасшедшей девчонки и злобно уставился на щербатый клинок: теперь придется полдня заглаживать зазубрину, оставленную на мече хребтом этой бешеной суки! Убийца плюнул на слабо дергающееся тело, но наносить второй удар не стал, пожалев и без того попорченное оружие; вложил меч в ножны, поднял с земли медную фиалу, которую обронили его дружки, и зашагал прочь.

Он не оглядывался и не увидел, как мальчишка выбрался из-под тела убитой матери и затеребил ее за плечо, широко разевая рот в беззвучном горестном крике. Закричать вслух Иолай так и не смог, лег в пыль рядом с Хлоей, с тихим щенячьим прискуливанием засунул голову ей под мышку и затих…

Изменившийся ветер погнал огонь на север, впереди огня топали тяжело нагруженные добычей мулы, подгоняемые древками копий. Больше в деревне нечего было взять, пора было спасать то, что удалось найти в домах здешних нищих землекопателей!

Никто из оставшихся в живых обитателей деревни так и не узнал, откуда взялась эта банда в Долине Лани и куда она потом исчезла. Да и думали уцелевшие крестьяне не об этом, а о том, как им выжить на обугленных развалинах своих домов, среди сгоревших на корню посевов и перерезанного скота.

Из пятидесяти домов огонь пощадил лишь тринадцать, и погребальных жертв едва хватило на шестнадцать мужчин, двадцать три женщины и восемнадцать детей, отправившихся в один и тот же день в сумрачное царство Аида.

Но все-таки подземные боги получили положенные жертвы, и длинный ряд наспех слепленных глиняных гробов-ларнаков вытянулся вдоль сгоревшего частокола деревни.

Горький ветер осыпал пеплом медовые лепешки на груди у мертвецов: придется Церберу на сей раз удовольствоваться горькой подачкой вместо сладкой! И таким же горьким был многоголосый плач тех, кто бился о черную землю возле открытых гробов.

Плакал маленький Эврипил у гроба убитой матери, выла и грызла землю Электра, потерявшая мужа и троих детей, призывал страшные проклятья на головы убийц Гиерон, чьи семья погибла под развалинами сгоревшего дома, рыдал над младшим братом Филандор, повторяя, что если бы он взял с собой Фока на Сатиров Луг, малыш остался бы жив… Даже всегда сдержанный и хладнокровный Мелий рвал волосы и голосил о своем единственном сыне, вымоленном, выпрошенном пятнадцать лет назад у Зевса и отнятом теперь безжалостным Аресом!