– Взымай сладость ко сердцу!

Ведя воткнулся в липкое.

– Взымай, взывай, слушай сладость во сердце!

«Что за бред?» – подумал Ведя Взмокин, чувствуя, как его куда-то тянут.

Местный житель – огромный фиолетовый тип из шаров прицепился к Веде, и тащил его внутрь себя, словно хотел засосать или проглотить. И улыбался ртом – шириной в половину верхнего шара – в котором зияла кровавая сыпь и пустота.

Но Ведя сразу пришел в себя:

– Что это за разврат? Отцепитесь! – рукой толкнул шар, но еще глубже въехал в него.

Шар не ответил и лишь шептал: Взум… взум… взумь-замь.

Скверное дело – быть проглоченным глупым шаром. Ведя изо всех сил напряг ноги, сжался и отпрыгнул в сторону.

– Вы что лезете с вульгарными намеками!

Взум (тот, кто говорил так) перестал трястись и уставился на Ведю всеми сферами. В них перетекала и булькала светящаяся жидкость. Рот шара изобразил умиление. Он улыбался, и это было поистине неприятно. Наконец Взум спросил:

– А ты кто такой, маленький глупыш?

–Я Ве… то есть я поэт; хожу, сочиняю песни, ищу… что надо, то и ищу.

– А ты, маленький глупыш, – запел Взум медовым голосом – ты сам не знаешь, чего хочешь. Судьба твоя пуста и головушка твоя пуста… Ты не знаешь то, чего хочешь. Зато я знаю. Я знаю, чем развеселить, чем обрадовать тебя, глупыш, там – за этой дверью расположено, что ты хочешь… Глупая головушка твоя там сразу…

Ведя не то, что разозлился – он был готов расплющить шар:

– Ах ты прах надутый! Хвост обделанный! Да как ты смеешь называть мою голову пустой, да еще говорить мне, что мне нужно?! Ты что, великий ясновидящий? Чего ты ко мне лезешь… да еще смеешь называть меня на «ты»! Я вам что, родственник?

Взум слегка отодвинулся и сдулся (испугался?), потом снова разбух и начал бормотать:

– Я хочу дать тебе то, что ты хочешь. – Шар указывал на дверь, идущую куда-то под землю. Рядом была другая дверь, над ступенями, но о ней шар молчал.– Там она, великая радость и блаженство, наполняющая голову и сердце, там глупыш, ты…

– А, вы снова лезете! Отойди, а то я тебя… лопну! (Ведя пожалел, что не захватил с собой меча или топора) Безобразие! Лезут всякие… Хоть ты тресни, не пойду в твою дверь! А пойду вот в эту!

И прежде чем шар успел вымолвить хоть слово, Ведя взлетел по ступеням в соседнюю дверь.

«Пойду я к нему, конечно! За той дверью, небось, и ахнуть не успеешь, как тут же схватят и проглотят. И какая пронзительная наглость – лезет сразу в лицо… И еще сам за меня решает…!»

Надо сказать, что Ведя побежал в другую дверь больше из принципа. Он понятия не имел, что там, за другой дверью; просто надо было что-то делать. Но куда он попадет сейчас?

– Аи-аи-аи-аййй-аи-аи-аййййй!!!

– Хочу наполнить себя… хочу наполнить свою… хочу наполнить себе…

– Я тебя размажу!

Ведя угодил в заведение – местный трактир. Везде гремело, грохотало и булькало; вокруг торчали черные столы и за ними всякие личности пили жидкую гадость. Как и в городе, у личностей было разное, чаще нечетное число рук и ног, страшные головы и полное отсутствие гармонии.

– Да, здесь точно нет Цветка, – подумал Ведя, дыша кислятиной вперемешку с сивухой.

На пространстве, свободном от столов и публики, прыгали двое пестрых взлохмаченных особ. То ли одежда у них была рваная, то ли всерьез на них росли перья – только те двое были точь-в-точь как длинноногие тропические петухи, о которых Веде рассказывали старшие Взмокины. Певцы прыгали и горланили:

–Аи-ай, Аи-ай!… А-а-и-а-и-ай! И-и-ай, и-и-ай, Иа-а-и-а-а-ай!

Очевидно, певцы воображали, что поют. Однако их «пение» пользовалось популярностью среди толпы. Толпа топала ногами, выражая свое неподдельное восхищение, орала; вдруг все крупные и малые тела – сбились в единую клокочущую массу – и заплясали, вернее, завертелись с жуткой скоростью, все быстрее и быстрей. Десять, двадцать, сорок оборот за миг! Ведя ощутил вихрь. Окружающее пространство понеслось перед глазами – масса вибрировала как сумасшедший студень, со страшной скоростью сжималась и растягивалась под звуки грохота. В нее летело все и разбивалось. Она словно хотела засосать и раздавить окружающее пространство. Ведя (несколько даже испугавшись) уворачивался от толпы, носился по трактиру и постоянно попадал в чьи-то кружки размером с добрый котел. Думать было невозможно; толпа напирала всюду, словно взопревшее тесто – на столы, стены, даже на потолок, все быстрее и быстрей. Сто, двести, тысяча оборотов!… Казалось, мир взорвется. Но все внезапно стихло. Певцы стали орать не так громко, а толпа распалась на части и вновь принялась пить.