– Здравствуй, Прохор, – негромко поздоровалась я.

Прошка остановился. Некоторое время постоял, видимо, не узнавая меня.

– Это я, Аглая.

– Глашка! Ну привет, – по его голосу я поняла, что он улыбается. – Темно ведь, я и не узнал тебя.

Он протянул ко мне свои длинные руки и по-братски обнял.

– Надолго к нам?

– На пару недель. Пока отпускные не прогуляю.

– Ой, масквичка–а, – шутливо по–деревенски протянул он. – Поди миллионы привезла?

Я рассмеялась.

– Ага, держи карман шире.

Мы посмеялись.

– Ну как Наталья Степановна? – Прошка кивнул в сторону коровника. Я оглянулась, прислушалась к звукам бьющих струй молока по ведру.

– Да как… Держится.

Прохор вздохнул и сочувственно покивал головой.

– Ну да, ну да. Такое горе!.. Бедная. Ты вот что, – Прошка переступил с ноги на ногу, поиграл недоуздком. – Ты приходи к нам в гости. Чаю попьем, поболтаем. Детство вспомним. Давно ведь не виделись.

Прохор не женился и потому жил со своей старшей сестрой Ниной, бывшей замужем за Витей Шмелевым. Дом-усадьба Шмелевых находился на краю поселка. Хозяйство у них было большое, потому Прошка жил при них, помогал.

– Приду, – пообещала я, попрощалась с пастухом, и он неспешно похромал по улице, насвистывая свою песенку. Я зашла обратно во двор, накинула петлю на калитку. Из коровника раздавалось тихое бормотание Натальи Степановны.

Пока она подоила корову, совсем стемнело. Мы процедили парное молоко через марлю, поставили его в погреб и, закрыв оба дома на замки, отправились ко мне.

В воздухе тянуло легким дымком, ароматом разнотравья, доносившегося с поля.

С наступлением ночи запахи стали слышнее.

Проснулась я в седьмом часу утра от истошного крика нашего петуха Андрюши. Андрюша тот еще соня. Когда другие нормальные петухи кукарекали в пять утра, а то и в четыре, наш спал без задних ног. Но как только начинали хлопать соседские калитки, как только то тут, то там раздавались голоса людей, спешащих кто на утреннюю дойку, кто за конями, пасшимися под кантимировским двором, петух наш просыпался и принимался орать "ку-ка-ре-ку!". Если у других петухов этот крик означал "Доброе утро! Вставайте, засони!", или "Кто рано встает, тому бог подает!", то у Андрюши его "ку-ка-ре-ку" означало: "Опять, блин, проспал!".