– Как хорошо, что ты приехала, – повторяет Карина, и Лика чувствует – действительно, хорошо.

С её места через окно виден кусочек зелёного сада и кусочек голубого неба. Где-то далеко за окном поют дрозды.

Лика ждёт, когда хозяйка начнёт говорить, но та просто смотрит и улыбается. Ещё минуту, и я уйду, думает девушка. Тишину нельзя назвать тяжёлой или гнетущей, но лёгкое напряжение витает в воздухе, как почти всякий раз, когда разговор должен пойти о деньгах. Здесь дело было не только в деньгах, и Лика это чувствует. Она переводит взгляд за спину хозяйки, где на стене висят несколько абстрактных картин.

– Я много о вас слышала, – тихо говорит Карина и складывает сцепленные в замок руки на колене.

Лика кивает и поправляет очки.

– Я бы хотела, – продолжает хозяйка, – чтобы ты помогла моей дочери.

Птицы за окном подлетели ближе, и трели стали пронзительнее.

– А что с ней? – спрашивает Лика.

Карина расцепляет руки и разводит ими в жесте растерянности и отчаяния.

– Мы показывали Еву многим специалистам, и все ставили ей разные диагнозы. Все сходятся на расстройстве аутистического спектра, но никто не может ничего сказать конкретно.

Лика кивает.

– Кажется, ты добилась неплохих успехов с дочкой Баницких. С Евой. Её зовут так же, как и мою дочь.

Лика кивает ещё раз.

– Наши мужья пересекались по работе, и я познакомилась с мамой Евы, а потом и познакомили наших девочек. Они иногда проводили время вместе, и мама Евы рассказывала мне, как здорово ты помогаешь её дочке.

– Да, – сказала Лика, – Ева говорила мне про свою подружку, только не говорила, что у неё такое же имя.

Повисает пауза. Лика скрещивает ноги так же, как и сидящая напротив хозяйка.

– В сентябре мы хотим отдать Еву в школу, – говорит Карина, – естественно, в особую школу. Мы хотим, чтобы эти несколько месяцев ты с ней поработала.

Лика задумчиво кивает, но все эти движения головы не означают согласия.

– Мы хотим, – продолжает Карина, – чтобы на это время ты переехала в наш дом. Ведь у тебя уже был подобный опыт?

– Да, – отвечает Лика.

Ей не хочется никуда переезжать. В прошлый раз она прожила в доме у Баницких почти полтора месяца, потому что вся семья уехала за город на лето. Карина с дочкой, похоже, живут здесь постоянно, и Лика была готова тратить на дорогу туда и обратно два часа, лишь бы привычная жизнь оставалась неизменной.

– Я знаю, что дочке Баницких вам удалось помочь именно потому, что в последнее время вы были рядом с ней постоянно, даже если и не занимались её адаптацией, то просто присутствовали поблизости.

Лика опять медленно кивает. Звуки леса и прохлада в доме расслабляли, хотелось вытянуть ноги и закрыть глаза. Может быть, так Карина и добивается своего, когда полностью расслабленный оппонент не в силах сказать «нет», опутанный липким умиротворением.

Карина встаёт и говорит:

– Пойдёмте, я покажу вам свою девочку.

Карина встаёт и делает приглашающий жест рукой. Они выходят в коридор, стены которого увешаны картинами и фотографиями, проходят мимо лестницы, ведущей в мезонин. За лестницей комната с неплотно закрытой дверью. Карина подходит и медленно тянет за ручку. За дверью большая светлая комната, на стенах обои с крупным узором, которые, на взгляд Лики, странно смотрятся в комнате маленькой девочки. Карина прикладывает к губам указательный палец жестом заговорщика, как будто они пришли сюда чтобы сотворить какую-то каверзу.

На полу, в ярком пятне света спиной к ним сидит маленькая светловолосая девочка в синем платье. Она сосредоточенно рисует в большом альбоме и что-то тихонько напевает. От того, что кончик её языка слегка высунут от усердия, кажется, что она дразнит собственный рисунок. Карандаш шуршит по шершавой бумаге. Другие карандаши рассыпаны по полу, многие укатились к стене. В остальном в комнате образцовый порядок, кровать аккуратно заправлена, корзина с игрушками задвинута в дальний угол, а на стуле за письменным столом сидит большой плюшевый медведь.