Горожанам сейчас не до нее. И полиция наверняка далеко.

Спина больно ударилась о лед, Дани извернулась ужом, поползла на локтях, поднимаясь… проклиная свою медлительность, и это длинное тяжелое платье. Ее дернули за шкирку, снова швырнули на спину.

– Не трогай меня! – взвизгнула она, пнула ногой наугад, не глядя. Подонок утратил свои очертания, был как грязное пятно. Раздался поток брани, видать попала хорошо.

Дани снова поднялась на четвереньки, затем и вовсе выпрямилась, но ее тут же схватил черноглазый, больно сжал грудь.

– Слышь, Кривой… Я после тебя.

Дани резко закинула голову назад, затылок с хрустом врезался во что-то, и бандит взвыл не своим голосом, ослабив хватку. Дани вывернулась из его рук, но ее снова схватили. Она вырывалась и царапалась, но тот, грязный, с гнилыми зубами, теперь уже держал крепко. Прошептал на ухо, обдавая смрадом:

– Ну что, кошечка, добегалась? Была бы покладистой, мы бы с тобой повеселились и отпустили. А теперь…

И Дани ощутила, как к горлу прижалась холодная сталь.

Перед глазами все поплыло. Она осознавала, что именно с ней сейчас сделают эти отморозки, но не могла ровным счетом изменить. Слезы так и брызнули из глаз.

– Не надо… пожалуйста…

– А, вот ты как теперь заговорила, – удовлетворенно хмыкнули за спиной.

И Дани почувствовала, как ей задирают подол.

Сердце, казалось, подпрыгнуло к самому горлу, во рту разлился вкус железа. Серая стена дома внезапно накренилась, расплываясь, как будто охватывая ее. А потом накатило небытие.

Сидя за столом верховного инквизитора, Ксеон испытывал настолько сложные и смешанные чувства, что их просто невозможно было облечь в слова.

Оттого, что все закончилось слишком уж легко и быстро, осталось легкое, с горчащим привкусом, разочарование.

Возможно, именно легкость победы и притупила чувство триумфа, которое он бы должен был испытывать, когда широким жестом сгреб на пол кипы документов.

Чего-то не хватало. Ксеон не мог понять, чего же именно, но это чувство неполноты было вязким, липким и неприятным, тянулось за ним клейкими нитями, бесило. Снова и снова он задавался вопросом – все удалось. Ты король. Так чего тебе еще надо?

Возможно, все было бы по-иному, оставь он в живых Маттиаса (называть этого человека отцом уже просто язык не поворачивался). Тогда низложенный король отправился бы на остров, в замок Энц, и вот бы посмотреть на его вытянувшуюся физиономию и выпученные глаза. Увы. Механоиды быстро расправились с мягкотелыми людьми. На том полигоне осталось крошево костей и обрывки плоти, поди пойми, где кто.

А может быть, Ксеону не хватало Аламара, ползающего на коленях и молящего о пощаде. Драконья лапа смяла инквизитора, переломав кости, и наверняка Аламар потерял сознание еще до того, как осознал поражение. Жаль. Хотелось расхохотаться ему в лицо. Ты, ублюдок, думал, что лишил меня свободы? Так ты сильно ошибся…

И только ворох ненужных теперь бумаг на полу, раздражающе-яркий свет магкристаллов и навязчивый запах осенних яблок и костров, как будто самый сильный контролер королевства все еще здесь…

– Вилферс! – гаркнул Ксеон, – Вилфе-е-е-ерс!

Инквизиция восприняла собственное поражение с достоинством. Вернее, не так. Они быстро сообразили, что неразумно противостоять новому королю. Погибших причислили к бунтовщикам и изъявили желание служить верой и правдой, присягнув на верность. Ксеон назначил новым верховным инквизитором самого себя, а в помощники взял молодого мага-контролера среднего уровня. Выбирал, пристально наблюдая за всей этой стаей воронья: Вилферс держался обособленно и когда смотрел на коллег, время от времени презрительно кривился, так, словно все они ему в подметки не годились.