Энн стояла как парализованная, не в силах пошевелиться, и даже не пыталась убежать, когда к ней потянулась длинная узкая рука в черной кружевной перчатке. Ее лишь немного подняли на небольшую высоту и тут же брезгливо отбросили в сторону, словно дама испачкала руку в какой-то грязи. Энн показалось, что даже белоснежная маска жестокой красавицы скривила свой бесстрастный рот. Уже теряя сознание, Энн услышала шелест огромной бархатной юбки – дама равнодушно перешагнула через испорченную «куклу» и пошла дальше. А потом наступила полная темнота.

Очнулась девушка уже в больнице: в вене торчала иголка от капельницы, в пустой палате, кроме нее, никого. Окон нет, только стеклянная перегородка, выходящая в коридор. Как раз сейчас за ней стоял дежурный врач и внимательно смотрел на пациентку.

– Пришли в себя, замечательно! – фальшиво бодрым голосом сказал эскулап, входя в палату. – Спешу вас успокоить, вы не пострадали – небольшая гематома головы, но это пройдет. Все хорошо!

«И еще неизлечимая болезнь, которая не пройдет никогда, – добавил привычный мерзенький голосок в ее голове, – и душка-врач прекрасно об этом знает!»

«А что, ты хочешь, чтобы он сразу с порога сказал: “Здравствуй, дорогая пациентка, ты сдохнешь через год!”?»– зло парировала Энн мерзкому голосу, и тот ненадолго замолчал. Он всегда затыкался, когда Энн злилась.

– Что случилось? – вслух спросила она, голос прозвучал очень тихо и был совершенно чужим. В душе еще теплилась надежда, что страшный взрыв на заводе с тысячами погибших – просто галлюцинации от очередной химиотерапии.

– На заводе произошла авария, специалисты сейчас разбираются. У вас не небольшой ушиб головы, незначительное химическое отравление, а в остальном все хорошо!

«Вот заладил, как попугай: все хорошо, да все хорошо. У такого врача в могилу будут закапывать, а он прямо в гроб станет орать: “Все хорошо, вы прекрасно выглядите!”. Ох уж эти мне оптимисты! – отстраненно подумала Энн. – Ползавода разнесло, а ему все хорошо…»

– А люди?

По тому, как врач старательно отвел глаза, Энн поняла, что погибших много и страшный взрыв произошел наяву, и это не плод ее больного воображения.

– Я точно не знаю, сейчас с этим разбираются, – промямлил врач и уже бодрее добавил: – Отдыхайте! Сейчас не время об этом думать. Все хорошо! – И быстро сбежал за дверь.

Энн устало закрыла глаза и откинула голову на высокую подушку. Она очень устала, снова начало тошнить, голова кружилась, а тело распадалось на отдельные болезненные куски. Перед глазами все еще стояла огромная рука в изящной кружевной перчатке, а брезгливая белая маска смотрела на нее, не мигая.

Всего через несколько дней Энн подготовили к выписке, оптимистичный врач все же не соврал – пострадала она не сильно, все могло быть гораздо хуже. Про аварию ее попросили не распространяться вежливые люди из службы безопасности: такие происшествия, а точнее масштабные катастрофы, сразу засекречивались и замалчивались среди обычного населения.

Энн пригласили в кабинет на душевный разговор с одним очень обаятельным старичком, который представился Димитрисом. Он подробно расспрашивал ее о происшествии, делал какие-то пометки в блокноте, записывая по старинке ручкой. Потом предложил ей чай с печеньем, повздыхал, пожаловался на погоду и больные колени, потом снова расспрашивал. И потихоньку-то вытянул из нее всю информацию, даже про странное виденье – высоких женщин в бархатных платьях. Энн даже сама удивилась, зачем об этом рассказала, любому другому она бы точно не доверилась. Определенно дед был тонким психологом, умел ненавязчиво влезть в душу. Димитрис внимательно выслушал рассказ, не перебивал, иногда задавал уточняющие вопросы, даже по поводу женщин в бархатных платьях. Правда, потом все же предположил, что странные видения могли возникнуть от сильнейшего отравления вредными реагентами, что неудивительно, когда рядом полыхает химический завод. Уже прощаясь, Димитрис вдруг участливо спросил: