– Здесь нет людей. Здесь куски вонючего, гнилого мяса, догнивающие свой короткий срок.

– Значит, я заберу свой кусок мяса. Его зовут…

– Насрать. У нас нет их имен. Мы не знаем тех, кого сюда привезли. Они не разговаривают с нами, а мы с ними. Опиши, кто тебе нужен, и если такая кучка дерьма у нас есть, я позволю вам ее забрать, а вы… дадите нам десять таких мешков!

– Идет! Дадим двенадцать!

– Гос..,

– Молчать! – подняла руку, не давая Дариву сказать ни слова. – Мне нужен мужчина, монгол, длинноволосый, с татуировкой тигра на плече. Его привезли примерно год назад.

– Есть несколько с тиграми. Все патлатые.

– Впусти меня! Я найду сама!

– Еще чего! – наставил на меня винтовку.

– Добавлю еще мешок! Получишь пять, даже если его здесь нет!

– Давай, отгони фуру, пусть проходят! – крикнули сверху.

***

Нет, я не знала, что такое страх, что такое боль, что такое унижение и жизнь, которая хуже смерти. Нет ничего ужаснее, чем то, что человек может сделать с человеком. И это жуткое место свидетельство тому, насколько омерзительны люди, когда получают достаточно власти, чтобы ломать и калечить себе подобных, содержать в таких условиях, при виде которых мне захотелось броситься прочь с этого живого кладбища.

Это место настолько ужасно, эти люди настолько обречены, что их даже практически не охраняют. Отсюда никто не бежит. Это смертная казнь, только отсроченная на месяцы, на года. Кто сколько выдержит.

Ящики стоят в виде рядов с могилами… эти страшные коробки, из которых выглядывают руки и головы, опущенные вниз. Вонь стоит жуткая до тошноты, надзиратель и сам прикрывает нос платком.

Он тыкает в несчастных палкой, приподнимает им головы, а я, видя распухшие, потрескавшиеся от солнца лица, отрицательно качаю головой и судорожно сжимаю бутылку с водой, на которую заключенные смотрят с диким голодом. Они бы за нее убили… И чем больше мы людей осматриваем, чем больше пустых, потерянных взглядов я вижу, тем сильнее нарастает вопль ужаса внутри. Он ведь не мог сюда попасть… не мог. Наверное, это правильно, если его здесь нет. Пусть он никогда не узнает это проклятое место.

Но разочарование овладевало всем моим существом. Мы почти завершили осмотр. Снова ни с чем… снова с пустыми руками.

– Больше нечего смотреть.

– А там? – в отчаянии я кивнула на последний ряд.

– Там самые слабые. Двое уже трупы. Вечером уберем, когда солнце зайдет и остальные умрут.

– Я… я хочу видеть.

И что есть силы всматриваюсь вдаль, мне кажется…кажется, что я узнала эти черные волосы, свисающие до земли, узнала огромные руки.

– Там трупы! – настойчиво сказал надзиратель.

– Мне…мне надо увидеть!

 Я бросилась туда сломя голову. Падая на ходу на колени, с отчаянным рыданием приподнимая голову умирающего. Наверное, я закричала… громко, надрывно. На меня смотрело безглазое существо, оно дергалось и трясло головой, пытаясь выплюнуть палку, вставленную в зубы…Да, я узнала его… узнала. Того самого человека, с которым Хан уехал в последний раз.

Я терла грязь на запястье мужчины, всматриваясь в татуировку, потом схватила его за щеки, выдернула палку из окровавленных губ, поднесла к ним бутылку с водой.

– Мэргэн… это я… я… Ангаахай… где твой хозяин, Мэргэн?

– Эй! Что ты там ему говоришь? Он тебя не слышит. Он трупешник! Три дня как есть не может и пить.

– Мэргэн… умоляю тебя, скажи мне, где он? Ты же знаешь. Скажи! Прошу тебя! Скажиии!

А он дергается, трясется, пока совершенно не обмяк и со рта струйка крови не потекла.

Дарив поднял меня с колен, пытаясь оттащить от заключенного, а надзиратель схватил его за волосы и поднял голову.