– Ты со мной до конца?

– До конца, – Тати протянула ей мизинец, как клятвенный знак. Девочка протянула ей свой.

Девочка лежала в кровати, не смыкая глаз. В ней бушевало волнение, предвкушение и решимость рискнуть всем. Под одеялом соседней кровати поблескивали две хитрые искорки, смотревшие на девочку заговорщицки.

Она слышала летучих мышей, переругивающихся под козырьком крыши. Где-то рядом заухал филин. Девочка взглянула на Тати. Та едва заметно кивнула.

Они вскочили, стараясь не разбудить других детей, спавших на бесчисленных низких койках, поставленных в четыре ряда. Они стянули с кроватей наволочки и простыни и на цыпочках двинулись между рядами посапывающих сироток.

Приоткрытая дверь шумно заскрипела старыми, полуржавыми дверными петлями. Девочки замерли. Кто-то из детей зашевелился, перевернулся во сне. Все стихло. Они двинулись дальше.

Во всем монастыре стоял густой запах ладана. Девочка к нему так и не привыкла; даже спустя целый сезон он вызывал у нее тошноту.

В коридоре послышались шаги и голоса. Девочка увидела две тени, отбрасываемые на стену тусклой свечой. Тати настойчиво потянула ее за руку; они нырнули под лестницу и затаились.

Послышался скрип открываемой двери. Шаги и голоса стихли. Выждав еще немного, девочки зашевелились и быстро, бесшумно взбежали по каменной лестнице.

Они остановились перед нужной им дверью. Переглянулись, набираясь решимости. Наконец Тати кивнула и осторожно, стараясь не издать ни звука, отворила дверь.

Дудля, как они и ожидали, мирно спала, похрапывая. В руках она сжимала четки с крестом.

Координируясь жестами, девочки заняли позиции у изголовья кровати – каждая со своей стороны. Тати по очереди разогнула пальцы: раз, два, три.

Ловким движением затолкав в глотку Дудли скомканную наволочку, девочка схватила правую руку настоятельницы и резво привязала ее к кровати под протестующее, глухое мычание. Связав монахиню еще и по ногам, девочки удовлетворенно оценили результат.

Тати подбоченилась.

– Может, глаза ей выколем? Смеху ради, – спросила она, поигрывая в руках заточкой из деревянной ложки.

– Мы тут не затем, – девочка потрошила комод, сваливая всю найденную одежду в кучу. Ее было немного – несколько одинаковых монашьих роб, кальсонов с оборкой, одно довольно закрытое, но все же светское зеленое платье из бархата.

– Грешно, сестра, – потряхивая платьем в воздухе, усмехнулась девочка. – В бордель, небось, хаживаете?

Дудля не отреагировала.

Вытащив ящики из комода, девочка обшарила внутри и выудила запертую шкатулку.

– Говори где ключ, старая, не то порежу, – Тати приставила к ее морщинистому горлу заточку. – Заорешь – сдохнешь.

Она вытащила кляп.

– Ничего не скажу, сатановы дети. Бог меня защитит, – спокойно сказала Дудля.

Тати вспыхнула. Нехорошо усмехнувшись, она процедила «посмотрим», и занесла вверх руку, сжимавшую заточку. Она снова и снова наносила удары под вопли и визги монахини. На белые простыни пролилась кровь.

– Ты че творишь?! – девочка шумно грохнула шкатулку о пол. Та оставалась закрытой. Под стоны Дудли, чертыхаясь, она не без труда подняла вынутый ящик комода и с силой ударила его ручкой о шкатулку. Крышка с треском отвалилась, дерево вмялось. Посадив пару заноз, девочка выудила оттуда медный ключ.

– Деру, твою мать!

Двери в коридоре открывались одна за другой, заспанные монахини в ночных сорочках выглядывали из них, встревоженные жуткими криками настоятельницы. Девочки рванули вниз. Они должны были сбежать вдвоем через заднюю дверь храма и кладбище, затем по сточным каналам до большого озера, таков был план. Но девочка внезапно остановилась, повинуясь неведомому импульсу тревоги, нарастающей с каждым шагом, который удалял их от общих спален.