Словно попадаешь в опасную быструю реку! С водоворотами, острыми камнями и крокодилами. Течение несет, как ему вздумается. В любой момент может произойти что угодно!

Внимание втягивалось в поездку, как в воронку. Она часто ловила себя на том, что сидит, как начинающий – очень прямо и задрав подбородок, словно стараясь заглянуть за десять машин вперед. Иногда она чувствовала, как руки на руле начинает сводить.

Одно хорошо: за два года езды по одному и тому же маршруту она выучила его в мельчайших деталях.

Массивные чугунные ворота посреди массивной, высокой, очень красивой чугунной ограды вели в парк.

По крайней мере, от ворот казалось, что именно в парк. Но в конце аллеи, за автостоянкой, виднелось здание, похожее на старинный дворец. Всего три этажа – зато и снаружи видно, какие высоченные там потолки. Широкая, высокая лестница. Высокие, до крыши, колонны фасада…

Вывеска у высоких, темного дерева двустворчатых дверей сообщала, что за ними занимаются физикой космического пространства.

Поэтому бывшей учительнице литературы, которая хотела связывать это учреждение с общественностью, пришлось получать что-то вроде второго образования. И часто ее рабочий день продолжался в огромном, высоченном, со сводами и люстрами где-то высоко наверху, зале институтской библиотеки.

А воспитательница, сидевшая в это время с Аней в детском саду, получала от нее определенную сумму.

И все равно миллион раз ей казалось, что она не справится с этой работой. Что она ничего не понимает и не поймет. Что все эти люди, среди которых она работает, не принимают ее всерьез, и она им – чужая.

И все-таки ей нравилось здесь!

Массивная чугунная ограда и густые заросли отгораживали институт от города. И город – состоящий для нее в основном из опасной суеты улиц и надоевшей рутины спального района – исчезал.

Оставался парк, и большое старинное здание, похожее на дворец. Похожее просто потому, что лет двести назад в этом стиле строили все – кроме откровенной дешевки, давно снесенной за неимением ценности.

Он и внутри был такой, этот двухсотлетний почти-что-дворец. За все четыре года она не видела в нем ни одного современного стула, стола или шкафа из пластика и опилок. Только темное, массивное, настоящее, с ненавязчивой резьбой дерево. Все это объявлено памятником архитектуры, и сохраняется в мельчайших деталях. Меняются только ковры, защищающие от истирания старинный дубовый паркет. А вот каменные ступени лестниц не меняются – и видно, что они стерты по краям двухсотлетней ходьбой.

А больше всего нравился вестибюль.

Огромный, гулкий, в два высоченных здешних этажа, с бронзовыми люстрами на цепях, с балконом во всю стену – на который вели две широкие лестницы с чугунными перилами – он имел в своем интерьере деталь, на которую невозможно было не обратить внимание.

Часы.

Прямо напротив входных дверей, у стены. Напольные, в полтора человеческих роста. Такие же старинные, темно-деревянные, как и все в этом здании.

Часы с маятником.

И движение этого маятника с медным диском внизу – медленное из-за его невероятной по квартирным меркам длины – притягивало взгляд, и отпускало не сразу. Отчего-то, входя в вестибюль, она всегда сперва видела именно этот медленно движущийся маятник. И только потом – медный циферблат с черными римскими цифрами и черными острыми стрелками, похожими на шпили средневековых соборов.

Потому что из-за размера часов маятник находится на уровне глаз, а циферблат – выше? Потому, что она всегда приезжает заранее, сто раз смотрит время в дороге и знает, что не опаздывает?

Потому, что маятник намекает на какую-то тайну?