Но вот мы видим, как на возвышенности, на горе под названием Авала, что в двадцати километрах от Белграда, та же Фея Моргана стоит, склонясь над могилой Неизвестного Сербского Героя: по её словам, здесь упокоился не кто иной, как Зенитон, её возлюбленный, погибший в огне последней европейской катастрофы. И вдруг – по воле автора «Варварогения» – она, будто расчувствовавшись, шепчет:

Поминальная служба у памятника Неизвестному Герою на Авале. 1922

– Лишь однажды в жизни я любила, любила человека особенного, варвара! А цивилизация взяла и убила его. Почему?.. Зачем ей было его убивать?.. Потому что цивилизация превращает женщину в уличную девку, а мужчину – в разбойника или раба, служащего машине. Цивилизации нужно, чтобы единоличными хозяевами мира и человечества были машина и золото. А он восстал, героически защищая свою свободу и нашу любовь, за это его и убили!.. Я, Фея Моргана, по-прежнему его люблю, ведь во мне живёт плод нашей любви – его дитя! Отрок солнца, который получит в наследство мою гениальность и его варварскую мощь: Варварогений!

А что же остальные?.. Хоть раз они любили ради любви?.. Телом я, конечно, не похожа на тощих жердей из кинематографа, пропагандирующего заразу и распространяющего по миру раковую опухоль, однако мужчина мой любил меня такой, какой меня создала природа. Меня любил варвар – из тех, о ком ради политической корысти (ради гнусной торговли людьми!) все эти скоты без конца выдумывают гадости, не желая признавать полноправным гражданином варварского гения, истинного творца, способного воссоздать жизнь и человеческую культуру. И что ещё удивительнее, любого, кому неведомы пороки цивилизации, они с презрением причисляют к низшим представителям человечества, к низшей человеческой расе, к тому сорту людей, для которого в Европе существует лишь одно слово – варвары. Вот почему я мщу и криком кричу перед памятником Неизвестному Герою: «Да здравствуют варвары!» И пусть, познав варварскую любовь, я стала смертной, зато во славу всех варваров Европы я подарю жизнь Варварогению, и от бремени я разрешусь не в муках, а в восторженном исступлении.

Передадим же, наконец, слово автору «Варварогения». Выслушаем его, не перебивая. Не будем прерывать его рассказ, который я извлёк из сербской тьмы и теперь, с большим трудом пролив на него французский свет, предлагаю вашему вниманию.

Варварогений родился на горе Авале в майскую пору, в день традиционного праздника гайдуков под названием Джурджевдан^>15. Сербы до сих пор отмечают эту дату и устраивают особые торжества. Так сербский народ хранит память о той эпохе, когда леса служили единственным оплотом его свободы, а Лиги Наций не было и в помине!

В тот миг, когда Варварогений появился на свет – а произошло это в годы правления великого сербского короля Петра I^>16 – бесчисленная соловьиная стая закружила в небе над Авалой. Одни птицы опустились на развалины старинной крепости, в честь которой и названа гора^>17, а другие расселись вокруг памятника Неизвестному Герою.

Тем утром Авала утопала в зелени. Сверкая росой, она походила на юную прелестницу-невесту. И щедрой россыпью пестрели на её склонах цветы, группки детей и молоденьких девушек, мужчин и женщин, которые ещё с вечера дожидались там рассвета, славя рождение солнца – Святого Георгия – и встречая главный весенний праздник. Но никто из этой разномастной толпы так и не заметил, что с утренней зарёй Фея Моргана произвела на свет Варварогения.

Крепость Жрнов на Авале. 1930-е

Лишь одна тяжёлая ветвь раскидистой сирени обломилась и упала, будто в знак почтения коснувшись чела новорождённого. И мать его, которой никто не видел и не знал, приняла это случайное происшествие как благую весть. Она пела, теряя последние силы: