Дьяк выпил из поясной оловянной фляжки меду и закусил, потом поправил висевшую через плечо дорогую турецкую саблю с серебряными накладками и заявил, что пришел вовсе не снедать, а имеет важное дело-поручение, которое от великого князя московского и государя всея Руси. После голосом глухим и гнусавым, как треснувший колокол, стал читать остановившимся на привал ратникам и обозникам указ. Варлам услышал, что «государь-царь повелевает своим людям воевать земли литовские за то, что у литвян порядки не такие, какие приняты в Московском государстве; воевать литвян за неправильность их жизни. А посему его, царя, воинству, можно промышляти (грабить и убивать) на той земле, покоряти супостатов под нози (ноги) его, царя, дабы те супостаты на православие не посягали и кровь христианскую не проливали».

Все должны были этому верить, потому что после Бога на земле есть только царь, и, разумеется, его слово-веление – это как свыше благословение. Иван IV и не скрывал, напоминая всем, что он есть не просто московский царь, а царь в библейском смысле, помазанник Божий, не простой смертный, которому позволено все, что не позволено другим.

И Варлам, до этого никогда не видевший войну, слушая дьяка, полагал, что где-то там, в неведомой стране литвян, живут супостаты-изверги, враги христианской веры, и они вовсе не люди, а какие-то существа с рогами и ослиными ушами, вместо лица у них рыло свиное, и глаза горят огнем адским, совсем как у нечистой силы, – так примерно представлялись ему люди, живущие в чужой стороне.

Под Зубцовом-городком их отряд влился в общее войско царя, шедшее из Можайска. По ходу продвижения войска со всех сторон к нему продолжали прибывать и прибывать другие отряды и полки, и скоро вся эта сила стала похожей на огромную полноводную реку из людей, лошадей, саней и санок, всевозможных повозок и кибиток, растянувшихся до самого горизонта, сколько можно было видеть: верст до десяти. Эта река живой силы была так велика, что какую-то срочную весть в голову или хвост колонны гонец доставлял из ее середины, где был сам царь, окруженный пятью полками (большим, передовым, сторожевым, правой и левой руки), изрядно загоняя коня.

Была середина декабря 1562 года. Встали реки и ручьи, замерзли окончательно болота. Войско без особых трудностей шло к главной цели – Полоцку. Варлам никогда не видел такого количества вооруженных, среди которых дружина из полсотни всадников и полтораста пеших его боярина казалась каплей в море. Дружина состояла из знакомой Варламу кавалерии, ее он видел и ранее; вооружены всадники были копьями, саблями и луками, одеты скромно в кольчужные рубашки поверх платья, кожаные нагрудники и такие же щитки на ногах, цельнометаллическими были лишь шлемы и наплечники. Пешие ратники вооружены саблями, ножами и рогатинами, одеты и вовсе просто: в ватно-пеньковые тегиляи, перенятые у татар, и такие же шапки. Здесь же в царском войске Варлам увидел много других бранных людей. Всадники царского полка из служилых дворян и детей боярских были облачены в добротные, ослеплявшие на солнце доспехи из прочного булата или пластинчатые панцири, поверх которых красовались из дорогих и ярких тканей епанчи. Отдельно шли в одинаковых серо-зеленых сермягах пищальники с бердышами за спиной (стрельцы как род войск появились позднее), а их тяжелые и громоздкие пищали следовали со специальным возничим следом в санках. И очень сильно в этой пестрой толпе выделялись пушечники с возами, на которых были разных калибров пушки и там же пушечный припас – порох и ядра; пушечники Варламу больше напоминали мастеровых из городских посадов.