На этом месте следует сделать два отступления от канвы повествования и прояснить (насколько это возможно), кто такой Вадим и кто скрывается под личным местоимением первого лица. Наметить горизонты, сделать разметку поверхности линейного повествования. То есть не только нанизывать бусинки на нить, как любит повторять один известный литератор, но и пояснить, из чего сделан кулон и прочие подвески.

Итак, кто и что есть я? О том, что я – «только краткий миг чужих существований», нам известно из стихотворения Николая Алексеевича, однако рискну предположить, что объема этой информации воображаемому читателю будет недостаточно. Ведь в первую очередь неясно, кто этот человек, который говорит за кадром, и человек ли это говорит или рукой его водит некое информационное поле, а высшее провидение нашептывает ему некие откровения? Откуда он взялся? Какой вариант ответа наиболее приближен к истине?

Уклончиво отвечу кусочком из двадцать третьего сонета Уильяма, понимаете ли, нашего Шекспира:

          O, let my books be then the eloquence
          And dumb presagers of my speaking breast,
          Who plead for love and look for recompense
          More than that tongue that more hath more expressed.
          O, learn to read what silent love hath writ:
          To hear with eyes belongs to love’s fine wit.1

6. Поиск первопричины


Мне женщина нужна как воздух.
Мне женщина важна как небо,
что отражается в безбрежных водах,
я говорил луне,
закованной в доспехи изо льда и снега.
В зерцале лат ее блестит отрадой
отображение солнца-исполина.
Того, которому наградой
любовь служила. Злою миной
она взрывалась и метала
осколки в души. Платье сбросив,
она смеялась и рыдала
в обилии красок, как златая осень.
Копье сломала, (щит пробило древко,
отбросив прочь забрало и сомненья),
низвергла в пропасть ловкой девкой,
не помогли мне ухищренья.
И я, как волк, отведал крови
сердец, пронзенных острой сталью,
погибших от амуровой остроги,
усопших в ужасе своей печали.
Стоял среди зверей и удивлялся миру,
в котором ночь на день похожа,
     воденеют очи,
достал свою поношенную лиру
и песни стал слагать о том,
     как человек непрочен.

7. Предварительное заключение


«Ищите женщину», – любят повторять французы (по крайней мере, это то немногое, что мы о них знаем), и совет этот не лишен основания. Мир хоть и сложно устроен, но все же в своей сложности предельно прост. А прост он в первую очередь тем, что многое в этом мире повторяется – из поколения в поколение, из эпохи в эпоху, из одного агрегатного состояния в другое. Мир микробов поразительно похож на мир людей, а мир элементарных частиц отображает вселенские взаимоотношения гигантских небесных тел. Силы природы в космическом понимании этого слова проявляются в одних и тех же закономерностях, но в разных масштабах. Золотое сечение воплощается с легкой сменой ритмов и игривой подменой понятий и в строении раковины улитки, и в соцветии растений, и в пропорциях человеческого тела.

Не видит этого только «цивилизованный» «сверхчеловек», исполненный суровой серьезности своего величия. Величия человека, который пытается разложить изучаемое явление по полочкам. Исследуемый предмет следует расщепить, разломать на кусочки и рассовать по карманам памяти, чтобы потом констатировать свою идеальную осведомленность о его мироустройстве. О том, что в процессе анализа, то есть погружения в суть устройства предмета, теряется способность видеть слагаемые макромира, говорить не принято.

Если на этом месте вам захотелось воскликнуть: «Поближе к делу, Склифосовский! При чем здесь золотое сечение, схожесть миров и женщина?» – спешу вас поздравить: вы только что ощутили на себе вышеописанное влечение к расщеплению предметов и упустили возможность открыть для себя полную картину. Памятуя о незавидной участи Аркадия Аполлоновича Семплеярова, воздержимся, однако, от требования сиюминутных разоблачений и попробуем приближаться к истине шаг за шагом, постепенно переставляя буквы в анаграмме нашего восприятия.