Польщённая Милка заулыбалась.

– Милка, меня так люди назвали. А тебя, старче, как звать?

– Никоном меня величать – с расстановкой произнёс старец.

– Ну вот вы и познакомились – Гамаюн подлетел к ребе – а это Шломо. Давай Никон принимай гостей. Они с дороги устали, а ты их заставляешь с утра пораньше фокусы тебе показывать. Накорми гостей сначала, а потом, и расспрашивай.

– Ну, заходите – старец показал Шломо и Гамаюну на дверь – там, на столе с вечера закуска осталась, я сейчас о Милке позабочусь и к вам подойду.

Шломо подобрал с земли обломанную метлу и, отогнав драчливого петуха, зашёл в мельницу. Гамаюн залетел вслед за ним и уселся на крепком дубовом столе, стоявшем посредине земляного пола.

– Садись, Шломо, перекуси – ворон клювом показал ребе на тяжёлый грубо сколоченный деревянный стул и, вытащив со стоящей на столе глиняной миски тяжёлую мясистую косточку, принялся деловито её обклевывать. Шломо из вежливости решил дождаться хозяина. Со двора доносились обрывки разговора Никона с Милкой.

– Давай сюда, Милка, я тебе ячменя подсыплю, и клеверок у меня есть свежескошенный. Вот здесь ты отдохнёшь, я соломки тебе постелил. А водичка у меня знатная из моего колодца. Люди за ней издалека приезжают, она как заговоренная от всего помогает.

Через некоторое время в дверях появился Никон с кувшином в руках. Поставив кувшин на стол Никон, придвинул к Шломо тарелку с жареными карпами и миску с квашеной капустой, нарезанный ломтями хлеб лежал на столе.

– Знаю я, Шломо, что тебе не всяка пища позволена, но ты не гнушайся я человек простой, отведай, что бог послал.

– Я с удовольствием – Шломо застеснялся, и, не помолясь, приступил к еде.

Никон, понаблюдав за Ребе, налил из стоящей на столе бутыли водку в две глиняных чашки.

– Говорил мне Гамаюн, что ты, Шломо, человек знающий, богом отмеченный и готовишься к великому служению. Я, Шломо, тоже, было дело, смолоду к богу подался, святость в душе берёг. Но вот проснулся я как-то и понял, что людей я не люблю, да и бога тоже не очень жалую, а вся эта блажь во мне из-за того, что я сам себя боюсь, грех свой побороть хочу. Встал я и ушёл из монастыря. Грешил я, много и славно, но вот лет так десять назад чувствую, совсем я себя потерял. И так мне горько стало, что живу я без смысла и цели как тварь животная, только для утробы своей, что решил я уйти от людей. Думал, чем дальше от людей, тем ближе к богу. Но к богу я не приблизился и если б не Гамаюн, то совсем бы одичал. Я давеча обет на себя взял не пить более, но на прошлой неделе не сдержался запил. И вот что я тебе скажу, Шломо, я в этом греха большого не вижу. Человек пьёт – для покаяния. Водка она ведь душу смягчает и совести позволяет выговориться, а если б человек не пил, то совесть его молчала бы. Давай Шломо выпьем за знакомство по закону вашему это вроде как и не запрещено.

Шломо водку принимал пару раз в жизни и то, как лекарство от простуды, но обижать хозяина было неудобно. Он поднял чашку, сделал большой глоток и поперхнулся, водка была страшной крепости и к тому же настояна на горьких травах. Никон плеснул ему кваса из кувшина. Шломо запил стало легче.

Никон налил себе ещё и выпил, ребе поддержал его квасом.

– Я тебе правду скажу, Шломо, народ ваш я не очень уважаю. Странный он и непонятный очень, да и вера ваша мне не по нраву. Но ты, Шломо, святому делу служить собрался, это я понимаю и принимаю. Я и сам готов служить Господу вот только не знаю как. То ли не нужен я Ему, то ли сам я с духом собраться не могу. А вот если б кто-нибудь подсказал или показал мне, как воистину служить, да так чтобы душа верой наполнялась и чтобы жизнь была как одна большая дорога, я бы всё бросил и пошёл за ним. Вот ты, Шломо, можешь ли ты мне сказать, как ты своё служение принимаешь, и что в человеке от Бога, да и вообще, что есть человек?