Надо ли говорить, что такое начало дня заряжает меня позитивом: одним лохушником меньше в коллективе – и то хлеб. Лекции провожу сегодня бодро. И, слава богу, назавтра готовиться не надо: в университете ждут комиссию по делу Кныша, поэтому хотят, так сказать, морально подготовиться… Пары будут сокращёнными. Значит, можно и Марату заглянуть. Но… отец сдёргивает меня на чинный деловой ужин … Приходится снова играть в пай-мальчика – портить папане отношения с его бизнес-партнёрами я не намерен. Прихожу домой и заваливаюсь спать.

А утром иду на лекции в приподнятом настроении: завтра выходной и можно будет как следует оторваться. Наконец-то! А то чуваки скоро забудут, как я выгляжу. Занятия проходят почти незаметно, и вот настаёт заветная пора, когда можно покинуть здание универа. Для комиссии я не нужен, там справятся и без меня. По пути набираю Марату и говорю, чтобы меня ждали. И что мы сегодня идём в отрыв, как выражаются мои подопечные…

Но… быстро попасть к Марату явно не получится – в меня со всего маху влетает всё та же сладкая девчонка. Может, это судьба?

Ухмыляюсь и чеканю:

– Кажется, у вас это входит в привычку, Сенцова?

Она вспыхивает, как спичка. Горячая крошка! Бросает на меня гневный взгляд: ух! Воспламеняюсь мгновенно, везде… Что я там думал сегодня о правильности? На хрен! Какие правила, когда такая сладость сама в рот прыгает? Тут только пожирать…

– Могу тоже сказать о вас, Константин Викторович.

Дерзит, малышка. Это хорошо. Не выношу бесхребетных тряпок. А с такими, огненными, интересней и жарче. Поэтому машинально – почти на автомате – хватаю её за локоть и крепко держу. Вроде, как помог не упасть, на ногах устоять, но девочка злится:

– Отпустите, – заявляет.

И нахальная, раз думает, что со мной можно себя так вести. Поэтому хмыкаю и лишь плотнее сжимаю пальцы:

– Что за молодежь пошла? – говорю, закатывая глаза. – Никакой благодарности! А я, между прочим, спас вас от очередного позорного падения.

Странно, но девочка вдруг тушуется, красиво краснеет и лепечет своим нежным голоском:

– Простите, пожалуйста… И спасибо, что подхватили…

Да уж, проучить бы тебя и… поучить хороши манерам, но… я ловлю взгляд этих широко-распахнутых каре-зелёных глазищ и… улетаю. Злиться и давить уже совсем не хочется. Но и отпускать – тоже. Нет, не её локоть, – от себя. Поэтому перехожу на миролюбивый тон, убираю руки и даже поднимаю их вверх, чтобы видела – больше не касаюсь…

– Так бы и давно, – говорю. – Но просто так я вас не отпущу, – озвучиваю потаённое: – Пока не узнаю, в какие-такие мысли вы были погружены… Небось, размышляли о новой коллекции какого-нибудь модельера?

Она фыркает, как рассерженная кошечка, и мотает головой:

– Нет, не угадали. О котиках.

– О котиках?! – усмехаюсь я. – Это так по-девчоночьи!

И очень мило, хочется добавить, но вовремя одергиваю себя. Она реально сама похожа на взъерошенного котёнка, и мне хочется прижать её к груди и обогреть…

Она и бесится очень по-кошачьи:

– Ну да, – выговаривает, – куда вам, брутальным мужикам, думать о несчастных бездомных животных. Поэтому среди волонтёров одни только женщины. А мужчины – весело и мужественно стебут их в соцсетях: мол, в приютах этих всегда грязь и убожество…

– Стоп! – вскидываю ладонь, потому что женская логика и ассоциативные цепочки для меня – темный лес. – Причём тут приют и мужчины?..

– Потому что я думала вовсе не о шмотках от кутюр, а о живности от «Котюр», – гордо заявляет она.

А мне хочется зарычать, потому что я по-прежнему ни черта не понимаю.

– Котюр? – уточняю на всякий случай.

– Да, так называется городской приют…