Плечо начало сварливо ныть от тяжести, Иван взял канистру в другую руку, та булькнула. Ваня дошёл до места: два магазина одной сетевой фирмы стояли, злобно рассматривая друг друга. По левую руку была точка конкурентов, по правую – его собственная. Иван шёл по левой стороне. Он подошёл к ступенькам у двери и аккуратно снял центральную плитку: парень не раз видел, как продавщицы оставляют там ключ для сменщицы, который был там и на этот раз. Он спокойно зашёл внутрь, сигнализация не работала, ему об этом намекнули, когда он последний раз заходил платить за охрану: видимо конкуренты давно не платили. Помещение было интуитивно знакомым, очевидно, его обставляла сама тётя Лена – даже через годы натуральной войны, которую устроила эта женщина с его семьёй, Ваня никак не мог называть её по-другому. Магазин был почти точной копией стоящего напротив, только с деревенским колоритом вроде странной, безвкусной вывески над стойкой и древнего кассового аппарата, которым, очевидно, всё ещё пользовались, хотя рядом и стоял компьютер. Ваня снял крышку и медленно прошёлся внутри, разлив половину содержимого канистры. Он не тряс ей в исступлении: несмотря на всю грязь, вылитую на его мать, на распущенные слухи, бывшая владелица так и осталась для него «тётей Леной» – странной гэкающей женщиной в плохо сидящем, но недешёвом деловом костюме. Когда-то она ходила на семинары его матери по маркетингу, потом была одним из первых, наиболее бойких, распространителей, а потом что-то переклинило, а может, так и планировалось. Началось всё с безосновательного слуха о скором закрытии магазина Ваниной семьи и перетягивания клиентов, потом пошли бесконечные жалобы о нарушении регламента компании, которые раз в неделю отправлялись в головной офис, в конце концов дошло до простых и нелепых, но наиболее действенных, оскорбительных слухов – и так пять лет. «Тётя Лена» умерла два года назад: когда оборот обоих магазинов стал мизерным. Владелицей стала её сестра, которая тут же распустила байку о том, что семья Прокофьевых наслала порчу на «тётю Лену», и та слегла от рака. Ваня тогда успокаивал плачущую мать, со смехом вспоминая, как она спросила: «Почему дьявола в фильме вызывают звёздочкой?» Сейчас всё это было неважно, клиентов не было ни у кого. Ваня достал спичку, зажёг и, выходя, бросил на пол. Он спокойно, даже не посмотрев вокруг, пересёк дорогу и повторил всё то же в своём магазине. Только прихватив складной стул, который, как он помнил, его мать выбирала ещё со своими родителями, когда помещение только открывалось. Дед тогда вообще не понимал странного дизайна торговой площади, который сделали студенты из местного училища искусств, но молчал, хоть и бубнил что-то под нос. Выходя, Иван на минуту встал в проёме и закурил. Он посмотрел на голубоватые стены, как раненый смотрит на заражённую гангреной ногу. Не то чтобы Ваня засомневался, просто внутри всё неимоверно сжалось – ощущение, будто все органы резко стянуло в одну точку, спрессовав со страшной и неведомой ему силой, как частицы перед взрывом. Он моргнул. Настал черёд пустоты.

Иван поставил стул посреди дороги и сел – машин в это время никогда не бывало. Треск был слышен с обеих сторон. Иван Прокофьев посмотрел вперёд: как и раньше, там была чернота, но дорога впервые осветилась.

Я успел трижды провернуть весь ворох онлайн-сообщений в своей голове. Аля опаздывала: я мёрз. Мы познакомились на каких-то курсах по журналистике, где я навсегда уяснил, что моя писанина нравится только психам да тем, кто под них косит. Алина относилась к первым. Мы мало общались лично, в основном в мессенджерах. Так и не смог отследить тот момент, когда формальное общение людей, учащихся в одном месте, перерастает в разговоры об анальном сексе, при том что я даже не слишком хорошо помнил, как она выглядит – такое бывает, когда трезвый ты гораздо реже, чем под мухой – но вот диалоги запомнил. Больше всего в них задевала её уверенность в факте того, что она полностью прочитала меня, услышав пару дерьмовеньких эссе, написанных на коленке в барах на отшибе. Задевала настолько, что я стоял в шесть утра на вокзале и ждал её поезд. «Ненавижу ждать», – говорила большая часть мозга. «Мне нет дела», – рявкнуло эго. У каждого мужчины есть внутри большая красная кнопка с надписью «Не нажимать» – самолюбие. Размер кнопки зависит лишь от размера ваших комплексов: моя была размером с Вологодскую область, а потому попасть в неё можно было даже случайным выпадом. Я не помню, сколько так прождал, но Алю так и не увидел, потом понял, что телефон разряжен, и мы скорей всего разминулись. Мысленно выругался. Пошёл домой. Поставил телефон на зарядку и уснул.