к явлениям „нового искусства“ (главным образом к французской поэзии) и, как историк литературы, пытался – пока ещё робко – вывести генерализующие их принципы»67. Поэтому они отмечены исканиями в большей мере, чем конкретными выводами.

Брюсов, скрывшись за псевдонимом издателя Владимира Александровича Маслова, сразу предупреждал читателя о своём взгляде на символизм: «Нисколько не желая отдавать особого предпочтения символизму и не считая его, как это делают увлекающиеся последователи, „поэзией будущего“, я просто считаю, что и символическая поэзия имеет свой raison d`être [смысл существования – К. Л.68.

Вообще, фигура Брюсова действительно стоит несколько особняком от того «лагеря», чьё право на существование Брюсов отстаивал. Он никогда не был увлечён символизмом, как единственно правильным путём для искусства, но всегда считал символизм очень важной вехой в его развитии. В том же 1894 г. он писал: «Я символист. К несчастью… К несчастью, – я не совсем символист. Но за мной идут другие»69. Может быть, именно поэтому статьи Брюсова отличались от стиля критики, созданной русскими символистами. В них нет особого лирического настроения, которое могло бы превратить их в поэтическую прозу. Статьи Брюсова, в большей части, информационно-аналитичны. Строгие по форме, отличаются они также своей сжатостью, и точностью формулировок. Если для многих символистов характерен тематический монологизм (соборность, «дионисийство» Иванова, «неохристианство» Мережковского, и пр.), то темы и идеи статей Брюсова меняются вместе с автором, меняются лозунги, которые он выдвигает. Владевшее Брюсовым «стремление к неограниченному расширению своего творческого кругозора и приобщению к традициям классического искусства непрестанно выводили его за горизонт литературной школы, к которой он принадлежал, побуждали его с течением времени (…) преодолевать её ранее сложившиеся каноны»70.

Конец ознакомительного фрагмента.

Купите полную версию книги и продолжайте чтение
Купить полную книгу