Покинув здание, я беспрепятственно миную КДП и первым, кого встречаю на пирсе, оказывается мичман, сопровождавший команду, с которой я проник в базу.

Матерясь и размахивая руками, он руководит погрузкой в носовой части корабля.

Приняв озабоченный вид, я пристраиваюсь к снующим по трапу морякам и поднимаюсь на борт. Выглядит это вполне естественно, поскольку в такие моменты на кораблях бывают самые различные представители береговых служб и штабное начальство.

Пройдя в корму, где у открытого люка суетятся несколько матросов, я помогаю им спустить очередной ящик и тоже оказываюсь внизу.

Там также кипит работа, и я, приняв озабоченный вид, направляюсь в носовую часть корабля, решив установить вторую «мину» в его реакторном отсеке. Там нет боевых постов, что значительно облегчает задачу, и имитатор быстро находит свое место за одной из распределительных коробок.

Спустя час, выйдя из режимной зоны уже проверенным способом и козыряя изредка встречающимся по пути офицерам, я устало плетусь в отдел. Хреново все-таки быть диверсантом. Даже учебным.

– Команде подъем! – доносится сквозь пелену сна и казарма оживает.

Ежась и покашливая, мы сбрасываем с себя одеяла и шинели, которыми укрывались на ночь, быстро напяливаем робы с сапогами и выстраиваемся на среднем проходе. Там уже маячат строевой старшина Жора Юркин и дежурный лейтенант.

– Так, – сипло басит прохаживаясь перед шеренгами Жора. – На улице минус двадцать пять, зарядка отменяется. Всем живо умываться, идем на завтрак, а потом в поселок на снег.

– А че мы? Мы ж на днях ходили! – недовольно гудят из строя.

– Ат – ставить разговоры! – выступает вперед офицер. – Сказано на снег, значит на снег!

– Вольно, разойдись! – подпрягается Жора и строй распадается.

Сонно переругиваясь и прихватив туалетные принадлежности, мы направляемся в умывальник, плещем на лица парящую от холода воду и наскоро дымим сигаретами у обреза. А через полчаса, опустив уши шапок и отворачивая лица от секущего крупой ветра, в наклон идем в сторону камбуза.

Зима на Кольском в этом году выдалась небывалая. К середине декабря замерз залив, на побережье постоянно лютует пурга и все кругом занесено снегом.

На камбузе, не смотря на многолюдность, тоже холодно, и мы завтракаем, не снимая шинелей.

– М-да, – говорит опорожняя очередную кружку дымящегося кофе Витька Допиро. – Холодрыга почти как у нас в Сибири.

Затем мы набиваем карманы шинелей оставшимся сахаром и галетами, спускаемся вниз, и в сопровождении лейтенанта выходим наружу.

Пурга чуть стихла, ночной мрак посветлел, и в казарменном городке уже вовсю машут лопатами несколько экипажей. Тоже самое происходит и в базе, где с пирсов и корпусов лодок, вахта сбрасывают в залив тонны снега.

Миновав режимную зону, с ползающими по ней двумя бульдозерами, мы переваливаем низкую гряду сопок и оказываемся в поселке. Там уже орудуют лопатами «губари» и, получив в ДОФе орудия труда, наша команда присоединяемся к ним.

Объект – площадь в центре. Сначала работа идет вяло, но постепенно мы втягиваемся, и площадь освобождается от снежного покрова.

Между тем, поселок просыпается. На его улицах появляются женщины, везущие на салазках малышей в садик, стайки бегущих в школу пацанят и несколько гарнизонных собак.

Последние, дружелюбно помахивая хвостами, сразу же направляются к нам.

– О, Бой! Здорово! – радостно гудит Вовка Солодовников и, сняв рукавицу, протягивает ладонь здоровенному сенбернару. Тот довольно пыхтит и шлепает в нее свою лапу.

Мы угощаем собак сахаром, они с достоинством хрустят, потом метят ближайший сугроб и трусят в сторону базы.