– Ну, чего ты накуксился? – тихо шептала своему Мишелю с утра уже расстроенная Люся Синицына. – Что случилось-то?

– Ладно тебе, – равнодушно огрызнулся Мишель. – Ничего не случилось, не выдумывай.

– А я вижу, что ты накуксился, – бледное, нервное лицо Люси Синицыной напряглось, глаза нехорошо заблестели. – Что тебе здесь не нравится?

– Прекращай шипеть, – тяжело двинул головой Мишель. – Не порть мне настроение с утра.

– Это ты мне его портишь с самого утра. Это ты ведь не хотел ехать на пикник.

– Тих-хо! Услышат же....

Напряженно дыша, стекленея глазами от приступа ненависти, они сидят на крыльце веранды, облитые спокойными лучами молодого утреннего солнца…

– Сева! – кричит из летней кухни Зоя Георгиевна. – Ты меня слышишь, Сева?

Сева сворачивает «Аргументы и факты», с которыми было пристроился на скамейке под грушей, и молча направляется на кухню.

– Подключи нам, пожалуйста, газ.

Сева соединяет резиновым шлангом газовую плиту с баллоном.

– Зажги и поставь чайник.

– А мы разве не будем ставить самовар?

– Обязательно будем… Мне просто нужна горячая вода, – отвечает увлеченная приготовлением салата Зоя Георгиевна.

Верочка и Аленка ушли собирать груши, которых много нападало под деревьями. Фрукты уже обмякли, потемнели от сырости, а некоторые и вообще сгнили, пропитав холодную землю сладким соком.

– Хорошо у вас тут, – говорит Верочка, больше заботящаяся о нарядном платье, чем о грушах. – Тихо так, спокойно.

– Это сейчас хорошо, а летом… – не сразу откликается Аленка, снисходительно улыбаясь Верочке.

– А что летом? – не понимает Верочка.

– Вон сколько работы, – Аленка обводит участок рукой. – Да еще комары кусаются.

– И место у вас хорошее – речка рядом, – говорит Верочка, скашивая глаза в сторону дома. – А сад какой…

Аленка поднимает голову, отбрасывает черную прядь с лица и внимательно смотрит на Верочку.

– Ты чего? – спрашивает Верочка.

– Так просто… А что?

– В школу-то не пошла?

– Подумаешь, – отмахивается Аленка, – один день пропущу.

– Ты выросла, Алена, – вдруг вздыхает Верочка и, воровато оглянувшись, шепчет: – Страх как покурить хочется.

Федор Иванович, морща тонкое, продолговатое лицо, убежденно говорит Сергею:

– Я дурак был, когда из деревни уехал. Вот и Анна Ивановна тебе это подтвердит. По глупости все вышло. Да и вся наша жизнь – сплошная глупость, честное слово… Умер дальний родственник, а квартира осталась, вот мы из-за квартиры и переехали.

Сережа Журавлев, до этого клевавший носом, оживился:

– Из-за квартиры?

– А ты, брат, как думал? Из-за квартиры! Нынче пока на нее заработаешь, уже и жизни с гулькин нос останется. Вот поживешь – узнаешь. Это раньше, при коммунистах, квартиру можно было на работе высидеть, а теперь – шалишь…

– Мужчины – за работу! – Зоя Георгиевна, щурясь на солнце, с ножом в руке стоит на пороге летней кухни.

– А что делать-то? – недовольно спросил Федор Иванович.

– Дел полно… Надо воды из колодца принести, продукты в погреб поставить, нож наточить – совсем не режет.

– Это всех делов -то?

– Да ты эти переделай… Вон земля еще не перекопана, малина и смородина не укрыты.

– Ну, не за этим же вы сюда приехали, – перебила несколько смущенная Нина Петровна. – Да и рано еще укрывать…

– А зачем это мы приехали? – возмутилась Зоя Георгиевна. – Отдых должен быть активным. Сережа, Мишель, марш за водой! Федор Иванович – в погреб. А где у нас Виктор Степанович?

– Он качели ремонтирует.

– Это хорошо, – одобрила Зоя Георгиевна. – Тогда, Сан Саныч…

– В чем дело? – Сан Саныч, разглаживая пышные, рыжие усы, вышел из-за веранды.

– Сан Саныч, тебе столы поставить.