– А у меня завтра выходной, не забыл?

– Нет.

– Что делать будем?

Сильное, беспокойное тепло шло от Раечкиного плеча, упругое бедро то и дело подталкивало Сергея, с методичностью маятника упираясь ему в бок, и очень скоро тайные мысли Журавлева проступили бледным румянцем на щеках. Он вдруг стал нервно подергивать рукой и путать слова.

– Наши, понимаешь, едут… Весь отдел. У них давно уже… это там традиция такая.

Раечкино плечо затвердело, а маятник прекратил свою работу.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ну, как это, – замялся Сережа. – Они всем коллективом едут, это у них называется – «пикник».

– Значит, завтра ты едешь на пикник? – Рая остановилась, не спеша выдернула руку и уставилась на Сережу тем немигающим взглядом, каким всегда смотрела после одиннадцати часов вечера на еще не рассчитавшихся клиентов.

– Пойми, я не могу не поехать…

– Так бы и говорил сразу, котик, а то плетешь сети вокруг да около.

– Ну, извини, пожалуйста.

– Иди ты, знаешь, со своими извинениями…

Рая на минуту задумалась, сосредоточенно глядя в переносицу Журавлева. Наконец, лицо ее обмякло, она качнулась раз и другой, взяла Сережу под руку и решительно сказала:

– Ладно, пошли сейчас к тебе.

– Понимаешь, никак я не мог, – облегченно заговорил Сережа, пытаясь сбоку заглянуть в желтые Раины глаза. – Они-то ничего сразу не скажут, а потом…

– Да брось ты, честное слово! – Раечка нетерпеливо дернула рукой и прибавила шаг. – У тебя выпить дома есть?

– Найдется, – обрадовано сообщил Журавлев, – почти полная бутылка «Рислинга» стоит.

– Ну, это не выпивка, – нахмурилась Раечка. – Давай заскочим ко мне в ресторан.

И они быстро пошли вверх по бульвару, не замечая угасающие к вечеру, поникшие осенние цветы, исходящие последним летним теплом. И маятник, вновь стронувшись с места, мерно и тягуче свершал свою работу.

V

День выдался на славу: с самого утра взошло над землею радостное благолепие, сотканное из неподвижного воздуха, осенней свежести и ровного тепла откочевавшего в небо солнца. Правда, пока все были в городе – никто этого благолепия не замечал, а вот стоило им выйти из автобуса, разобрать свои вещи и по узкой аллейке направиться вглубь дачного поселка, как все завздыхали и заохали. И лишь Сергей Петрович Журавлев безучастно плелся в хвосте, бесконечно зевая, спотыкаясь и проклиная всю эту затею.

Дача у Виктора Степановича Кравцова была просторная, с множеством пристроек, бетонированным погребом и электричеством. Сам дом был срублен из хорошего теса и годился для жилья зимой, а вот веранду и благоустроенный чердак Кравцовы приспособили для летнего отдыха. Особенно хорош был чердак: с топчанами, гамаком и великолепным видом сквозь большое слуховое окно на речку Каменушку. Несколько соток плодоносящего сада (в основном яблони и груши), грядки с клубникой, кусты малины и смородины живописно окружали строения.

– Все продукты, господа, несите на летнюю кухню, – распорядилась Зоя Георгиевна.

– Мясо надо бы в погреб, – робко заметила Нина Петровна.

– На кухне мы и разберемся, что куда определить… Сева! Севочка! Достань мне, пожалуйста, сметану из сумки.

– Да-а, братцы, природа, – выдохнул Федор Иванович.

– Мужчины могут покурить, – разрешила Зоя Георгиевна.

И дача Кравцовых ожила, загудела, тут и там замелькали между деревьями и строениями нарядные платья, потянулись в прозрачный воздух голубоватые дымки сигарет.

Федор Иванович, с утра пребывавший в отличном расположении духа, глубоко вдыхал воздух, разминал плечи, надоедая Сереже Журавлеву восторженными возгласами: « Во, братец, природа! Она сама за себя говорит. Ей рекламы не надо. Выехал за город, вдохнул-выдохнул и все понятно… А птицы, видал – птицы! Они же не просто летают, они – парят. В городе-то они чего, в городе они от помойки к помойке, с крыши на крышу, а здесь, брат…»