– Верю, – тихо ответила девушка. И он поверил, что она верит.

В ту ночь Александр Симаков крепко спал впервые за долгие месяцы, и его не беспокоили призраки прошлого. А его подругу не беспокоила боль, потому что он не был с ней небрежен.

Утро началось привычно рано, но и Александр, и Анна чувствовали себя на удивление хорошо. Оба отдохнули, выспались и были готовы к подвигам, в том числе и трудовым. Симаков сбегал к машине, забрал оттуда пакет с необходимыми вещами, который прихватил из дома в надежде на то, что Анна разрешит ему остаться. В итоге никто никогда не догадался бы, что ночевал он не дома. И одежда была свежей и отглаженной – девушка поделилась с ним утюгом, – и выбрит он был чисто, и приятно пах после душа. Анна, в свою очередь, воспользовалась помощью любимого в душе, а потом – в подгонке шарфа, который должен был выполнять роль перевязи для руки. Также она получила очередной бесценный опыт чистки зубов неведущей рукой, а потом просто неторопливо пила кофе, пока мужчина собирался. Выходить на работу ему нужно было раньше, а у нее оставалась еще масса времени, которое она собиралась потратить на сладостное ничегонеделание.

Но самым приятным для обоих оказалось то, что и совместное пробуждение, и утренние рутинные хлопоты ощущались естественно. Присутствие рядом другого человека не вызывало неловкости или раздражения, не было неуютно, не хотелось сбежать, как они оба втайне боялись. Все было ровно так, как нужно. Как будто они уже тысячу лет жили вместе и притерлись.

Выходя, Александр напомнил:

– Руку бережешь и держишь на перевязи, сумку носишь на плече, по необходимости принимаешь обезболивающее. Не геройствуешь, не терпишь, не страдаешь. Ага?

– Ага, – кивнула Анна. От заботы любимого человека, так стремительно вернувшегося в ее жизнь, она просто таяла.

Поцелуй на прощание, обещание созвониться в перерыв – и вот уже она снова вернулась на кухню допивать кофе, слушать радио, наводить красоту одной рукой – левой. И только вымытые чашка и тарелка Александра на сушилке да теплый древесно-травяной запах его парфюма в воздухе напоминали о том, каким радостным было ее пробуждение. День, который так начался, просто обязан был остаться таким же приятным.

Но он таким не стал. Понедельник решил, что он день тяжелый, а потому стал создавать Анне препятствия на каждом шагу. И ничего серьезного вроде, но с ведущей рукой в гипсе даже самые простые действия вызывали сложности. И если на кривоватые стрелки на веках можно было махнуть рукой, то ехать в транспорте на встречу с потенциальным клиентом, одной и той же рукой пытаясь придержать висящую на плече сумку и удержаться за поручень – это была задача со звездочкой. И записывать потом заметки – тоже левой рукой – легче не было ни на грамм. Работа шла медленно, Анна злилась, допускала ошибки и к вечеру, возвращаясь в офис взбудораженной и раздраженной донельзя, оступилась в маршрутке и упала. А когда вышла на своей остановке, не смогла сдержаться и разрыдалась. Стояла на тротуаре, не дойдя даже до крытого остановочного комплекса, ловила лицом порывы ветра и ревела, как девчонка, уронившая в лужу любимую сахарную вату. Сумка сползала с плеча, рука под гипсом болела и невыносимо чесалась, похвастаться в работе за день было нечем, так еще и это обидное падение! Девушка хлюпала носом, пыталась удержать слезы, но они все лились и лились. Прохожие обращали на нее внимание, неодобрительно косились, обходили, а она все стояла и плакала. Жалко себя было просто невероятно.

– Эй, ты чего? – раздалось рядом. – Что это еще за показательные выступления? Что случилось, Ань?