Проезжая мимо хлебных возов Иван крикнул: – гей православные, чего встали? К торгу правьте, а то закроют скоро!

Мужики, повинуясь приказу, мигом развернули свои возы, и, подстегнув понурых лошаденок, поездом поехали вслед за боярином.

– Да как же это… – дёрнулся с места один из караульщиков.

– Охолонь дурень, – вполголоса проговорил ему старшой, придержав за плечо, – мы завтрева своё возьмём, а сегодня нам надо без драной спины по домам возвернуться, – добавил он, поднимаясь на ноги отряхивая снег с коленей. – Ты, вот-ка что…, давай мигом беги к караульному голове, доведи, что тут видывал, да упреди, что боярин наперёд грозился. Голова от нас десятую деньгу берёт, вот пусть думает, как окоротить этого молодца, а на обратной дороге заскочи в собор Архангельскай, обязательно к самому настоятелю Михаилу и ему всё обскажи, что видывал. Мы мол, знать не знаем, евойный старик сам тут шатался за подаянием, вот и доводим об ентом….

Караульщик согласно кивнул, и, натянув поглубже свой колпак, подхватил рогатину побежал в проулок.

– И где-то я эного боярина уже видывал, – проворчал себе под нос старшой караульщик. Но сколько не морщил лоб, так и не вспомнил. Для верности глянул ещё раз в сторону, куда скрылся боярин, но того уже не видать.

А Берсень повернул на дорогу к кремлю. Старый монах, что шёл рядом с конём, удерживаемый за шиворот Ивановой рукой, начал скулить.

– Пустил бы ты меня боярин…, ой тяжко мне…, ой не могу идти дале….

– Что же ты стонешь, монаше? Чай не в застенок – на подворье храмовое тебя веду, вроде как дом твой там? Али не так?

– Дом…, как же…. Темница моя там, а не дом, – хмуро буркнул старик.

– А вот грекам, небось, ты так не сказывал? Али думал, я тебя не признаю? Ну… сказывай? Служишь им?

Иван остановил коня, монах отдышался и поднял свои гноящиеся глазницы к боярину.

– На что я тебе? Какие греки, не ведаю я ничего….

– Не ведаешь?! А ну, идём сейчас на подворье, всё расскажешь.

– Ой, не губи родненький…, – по-бабьи взвыл старик. – ведь коли сдашь меня Михаилу – замкнут в узилище и там жилы вытянут. Не служил я никаким грекам, един раз, ко мне пристал какой-то молодец, да и то разговора у нас не вышло.

– А об чём он тебя спрашивал? – свесившись с седла спросил Берсень.

– Дык о том, мол, служу я в обители али нет….

– А зачем энто ему было нужно? – продолжил напирать боярин.

– Не ведаю…, вот те крест не ведаю-у, – мелко трясясь, перекрестился монах.

Иван Беклемишев стрельнул глазами на испуганного деда и замер в нерешительности.

Заметив это, монах обнял боярина за сапог.

– Отпустил бы ты мени, а? Я правду реку про греков. Но может, я, когда тебе в чём-то другом пригожусь?

– Чем же ты мне пригодишься, седая голова? – более миролюбивым тоном спросил Берсень, ему почему-то стало жалко этого старика.

– Кто знает боярин, пути господни неисповедимы, я же в сём храме с измальства живу, может, чего для тебя нужного узнаю? – старик склонил голову на бок и лукаво ухмыльнулся. – Ты, только дай мне знать, чего надобно, а я уж расстараюсь…

Берсень на мгновение задумался: «Почему он так молвит? А может…, и ведает чего?», – мелькнуло у него в голове.

– Вот значится, как…, – качнулся в седле Иван, – ежели я сейчас тебя отпущаю, ты мне за это послужишь?

– Послужу-послужу, что хошь сделаю, – закивал головой монах.

– Что ж. Можа, я бы тебя. Но есть ли вера гласу такого, как ты?

– Да ты уж верь, не прогадаешь, боярин, Христом-богом молю!

– Ну, коли так, то слушай мой тебе первый наказ: – узнаешь, куда забрали сидельца, что был в храмовом подвале на цепи….

– Дык это…, коего из них, тама народа тьма перебывало, – растерянно спросил монах.