За дверьми их встретил ключник в богатом полукафтане. Он с поклоном сообщил, что баня уже истоплена, комнаты приготовлены, а сами бояре могут выпить и закусить, пока слуги собирают на стол вечернюю трапезу.

В трапезной им навстречу вышел Берсень, поклонился отцу и обнял дядю. Бояре сели к столу и неспешно осушили по первому кубку. Пока холопы подавали на стол, выпили ещё по разу и зажевали соленьями, да холодной телятиной.

Никита Васильевич и его брат завели разговор о планах на урожай со своих земель и о московских новостях. Берсень сидел молчаливой тучей, в разговоре участия не принимал, был погружен в свои думы.

– А почто не весел племяш? Ой-да, непривычно мне тебя таким видеть – выпив очередной кубок, спросил Семён Васильевич.

– Да тоска, дядя. Вот думаю, может на войну податься, – ковыряясь ножом в тарелке, ответил Берсень.

– На войну-у, – с притворным удивлением протянул Семён Васильевич и хитро подмигнул брату, тот ответил улыбкой в бороду.

– На войну, ты это пока погоди, – продолжил Семён Васильевич, придвигая к себе блюдо с запеченным целиком зайцем, – ты наперво, тут все дела окончи, – боярин Семён, не договорив, впился зубами в заячье мясо.

– Да какие дела дядя? Все дела пошли прахом.

– Ну, коли, нету дел, то…женись, дела то сразу и появятся – запив мясо вином, весело подмигнул Семён Васильевич.

Берсень нервно пару раз чиркнул ножом по тарелке, он знал весёлый нрав дяди, сам ведь тоже любил веселье, но сейчас на душе было совсем муторно. Переведя взгляд на отца, Иван заметил лукавую хитринку и в его глазах.

– Вы это чего? – ошарашено пробормотал Берсень, – жениться я не буду, – он схватился за край стола, намереваясь встать.

– Будешь, – коротко отрезал отец.

– Но… может быть, чуть погодя, – добавил весёлый Семён Васильевич.

– Да не на ком мне жениться-то, – не на шутку вспыхнул Берсень.

– А мы тебе найдём, – уже почти смеясь, продолжил Семён Васильевич, но прежде…, – он медленно привстал и протянул руку над столом, выбирая, чего бы ещё отведать, – … но прежде…, – как бы в задумчивости повторил он, – надобно тебе закончить своё дело.

Взяв большой кусок печёной осетрины, боярин Семён плюхнулся на место и посмотрел в глаза Берсеню.

– Тут прослышал я, что племяш мой в кручине и решил ему слегка помочь, – нарезая осетрину, продолжил Семён Васильевич, – вроде как объегорили его греки и со двора людей важных свели, – глядя на брата, с усмешкой проговорил он. – А мы, с отцом твоим, покумекав на досуге, нашли одного человечка, кой может чего интересного о твоём деле порассказать. Греки они, конечно хваты, но токмо, их онучи наших не вонюче, – рассмеялся Семён Васильевич.

– Дядя…, отец, – да кто ж таков, где же он, человек то? – заволновался Берсень.

– Э-э-э, племяш, тут дело серьёзное, не горячись, сейчас всё узнаешь.

– Не томи меня дядя, я уже сколь дён места себе не нахожу!

Семён Васильевич посерьёзнел и снова хлебнул из кубка.

– Ну, так слушай: ещё по весне, видел я как на заднем дворе, при Архангельском соборе, одного из монахов водили на цепи, ну прям как медведя ярмарочного. Грязный он был, не чёсан, да словами худыми невпопад лаялся. Чудным мне сие показалось, я и спросил о нём настоятеля – отца Михаила. Он в ответ только очами зыкнул, да молвил: «не мирское то дело». Я уже было и позабыл о нём, а в аккурат перед тем как с вашего подворья грекам Бориса-покойника забрать, снова того чудного монаха увидал. Я на тот раз снова с настоятелем Михаилом разговор вёл, а его мимо повели. Гляжу, а навстречу к монаху этому идёт ваш Силантий и разговор заводит, сам тоже в чернецком одеянии. Я ещё настоятелю-то и говорю: «гляди-ко, отец Михаил, как похожи наш Силантий с этим монахом, будто родня», а он мне: «они и есть родня». Сказал, и так нехорошо на меня посмотрел, что я тут с ним и простился. В то время виденное, оно мне и не к чему, подивился я, да и всё. А уж опосля-то и припомнил. Мне как Никита рассказал, про энто…, ну…, как с греками получилось, я сразу к отцу Михаилу, может он чего скажет, ведь сколь годов мы в дружбе. Да токмо, не оказалось его в соборе, уехал в лавру, от служек узнал я, что как раз к завтрему вернётся он. Я ране тебе о сём не сказывал, чтоб не распалять, за то винюсь, а вот теперь говорю. И зову с собой к отцу Михаилу, ударим челом и навестим его с просьбой. Чай, поможет.