В детском доме меня часто отправляли из группы в группу, а в четырнадцать лет перевели в другой интернат. Туда переводили трудных детей, которые часто сбегали, неудобных, непослушных. Мне было все равно: нигде я не чувствовала себя дома. В первый учебный день ко мне на перемене подсел смешной парень. У него были рыжие растрепанные волосы и лицо, усеянное веснушками. В тот момент, как обычно, я делала заметки в свой блокнот, писала и зарисовывала маленькие истории.

– Что пишешь?

– Веду дневник.

– Зачем эта фигня?

– Чтобы скорее забыть эту хрень, в которой я живу.

– Помогает?

– Процентов на тридцать.

– Как бы я тоже хотел все забыть.

После этих слов я повернулась и посмотрела парню в лицо еще раз, но уже внимательнее. Золотистые волосы гармонично сочетались с голубыми глазами и худощавым бледным лицом. В глазах увидела знакомую боль, особенно близкую, словно она отличалась от боли других. Все дети здесь были травмированы, но он был мне как будто знаком.

Парень продолжал:

– При рождении мне поставили диагноз – легочная недостаточность. По ночам часто случаются приступы – в любой момент могу задохнуться. Родители сразу отказались от меня, совсем их не помню. Думаю, им легче было снова родить здорового ребенка, чем мучиться со мной. Хочу лишь одного – посмотреть в глазах матери и спросить, почему она не сделала аборт. Ведь котят топят.

– Мне тебя не жаль! – резко отрезала я.

Не люблю привязываться. С годами выработалась автоматическая реакция пресечения любых эмоциональных связей. Так проще. Сама по себе я сильнее, но привязки делают меня уязвимее.

– Я не жаловался. Это называется коммуникация. Ее люди используют для того, чтобы узнать друг друга лучше.

Я не ответила.

– Ты со всеми такая приветливая? – не отставал он.

– Тебе еще повезло. Обычно я сразу посылаю.

– Значит, после уроков я поведу тебя в свое любимое место.

– Зачем?

– Ты же новенькая. Тебе нужно освоиться. В одиночку всегда сложнее.

Не знаю, зачем я тогда его послушала и согласилась. Что-то притягивало меня к нему, не могла это объяснить, но внутри чувствовала: он мне для чего-то нужен.

После уроков мы пошли в это особенное место. На неухоженном канале возвышался старый арочный мост. Живописно и безлюдно, что для меня было большим преимуществом.

– Ты красивая. Наверное, тебя много раз забирали домой?

– Пробовала неоднократно. Не уживалась, особенно с родными детьми. А тебя?

– Мне повезло меньше. Здесь как с котятами. Все хотят маленьких… ну ты знаешь… Либо таких, как ты, симпатичных. Так что шансов изначально было немного. Но у меня созрел четкий план, как проникнуть в доверие. Я нашел ее в соцсетях. Это была писательница, училка. Прочитал ее книгу и стал общаться с ней виртуально, затем сообразил музыку на ее стихи. Потом напросился в гости. В детдоме разрешили. Тогда я был уже в восьмом классе, не сдал экзамен, не ходил в школу, прогулов накопилось много. Меня уже даже судили за кражу. С друзьями в спортивном магазине украл кроссовки и так… по мелочи. Все разбежались. Меня загребли. Суд отпустил по малолетке. Она оформила опеку. Думаю, хотела меня перевоспитать, но скоро мне надоело. Дисциплина была еще строже, чем в интернате. Тотальный контроль, уборка, уроки. Запрещала навещать друзей из детдома, а я там провел всю жизнь. С этим не смог смириться и вернулся.

– Понимаю. Много раз сама уходила от приемных. Расскажи, как у вас здесь все устроено.

– Как везде. Колония строгого режима: подъем, завтрак, школа, домашка, ужин, сон. Четкая иерархия. Я из волчат, могу тебя крышевать. Тебя и пальцем здесь никто не тронет.