– Ну, поехали.

Она вздрогнула, так как не услышала шагов женщины. Та сняла сапоги и ступала по полу босыми ногами.

– Ты что, уснула? – голос прозвучал скорее раздраженно, чем удивленно.

«Нет, конечно», – хотела ответить Касси, но не смогла выговорить ни слова и лишь помотала головой.

Они двинулись по широкому коридору, выложенному черно-белой плиткой, что напоминало гигантскую шахматную доску. Дверь, еще дверь, широкая парадная лестница, рядом – колонна с большим букетом ярко-голубых цветов на ней. Касси смотрела на все это будто сквозь пелену, как во сне.

В конце коридора женщина опустила тачку. Она открыла дверь и вошла в комнату. Послышался звук, будто передвинули что-то очень тяжелое, еще Касси услышала, как где-то совсем близко закурлыкал голубь. И воздух здесь был каким-то другим – более свежим. Разве они выходили на улицу?

– Так, – сказала женщина и вернулась к Касси. Она толкнула тележку с грузом в комнату с высоким дверным проемом. Здесь пахло землей, воском для мебели и сыростью. Касси оглянулась по сторонам. Она плохо разбиралась в интерьерах – дома вся мебель была из ИКЕА и с марктплатса[5], – но здесь все дышало стариной. Она переводила взгляд с люстры, украшенной водопадом из стеклянных кристаллов, на деревянный стол, а затем с резного шкафа на кожаный диван, спинка которого была декорирована сотней обивочных гвоздей. С переполненного книжного шкафа на паркетный пол, который напоминал плетеную корзинку. Со скульптур, картин и букетов на невысокую босую женщину. Та сняла дождевик. На ней были серые фланелевые брюки и белая блузка, в таком виде она уже не выглядела сурово.

Женщина застелила диван простыней и подвезла к нему тележку.

– Можешь лечь здесь. Сейчас я кое-что принесу, а потом осмотрю твою ногу.

Простыня похрустывала и издавала цветочный аромат.

О, это было чудесно. Касси глубоко вздохнула и вытянула ноги. На секунду ей показалось, будто она дома, в собственной постели. До нее доносилось слабое бормотание ветра, а к голубю присоединился дрозд. Она закрыла глаза, но снова открыла, когда в памяти всплыла сцена на аллее Борхерлан.

Она посмотрела на большую картину, висевшую рядом с камином. На ней не было ничего, кроме цветных пятен. Два цвета, три? Или больше? В темно-синей рамке фона центр картины горизонтально пересекает широкая ярко-голубая полоса. Над ней – глухое темное поле с проступающими сквозь фиолетовое коричневатыми пятнами. Ниже та же ржавчина, как инеем, покрыта слоем краски сизого, холодного оттенка. Касси продолжала вглядываться.

«Надо же, картина, на которой так мало всего, может быть так прекрасна», – удивилась она. Полотно затягивало внутрь. От него было не оторвать глаз.

Женщина вернулась с тазиком воды и аптечкой.

– Нравится?

Касси лишь кивнула, не отводя глаз от картины.

– Как думаешь, как она называется?

Касси удивилась:

– Откуда я могу это знать?

– Ну, как бы она могла называться? Как бы ты ее назвала, если бы сама написала?

Девушка задумалась.

– Может, что-то типа «Одинокое море» или вроде того, – ответила она наконец. – Потому что она похожа на море у нас дома. Ну, там, где мы раньше жили. Ночное море, когда никого нет.

Женщина подвинула стул поближе к дивану и развязала шнурки на грязных кедах. Она вытерла полотенцем грязь с кожи и осмотрела лодыжку.

– Стисни зубы, – сказала женщина, осторожно ощупывая сустав. – Надо выяснить, перелом это или ты просто подвернула ногу. Больно?

– Терпимо.

– Отлично, значит, тебе повезло. Немного льда, тугая повязка, и через день-два сможешь нормально ходить.

Она перевела взгляд с опухшей лодыжки чуть повыше.