– А бабушки, дедушки? Или дяди, тети, друзья, соседи, кто мог бы за тобой приехать?

– У нас нет родни, – сказала Касси, пытаясь говорить с достоинством. – Мои бабушка с дедушкой тоже умерли. Разбились в аварии.

«Я, конечно, до конца не уверена, но тебя это вообще никак не касается, старая ты ведьма».

«Почему у нас нет семейных фотоальбомов, – спросила Касси как-то у матери. – Почему никто не приходит на наши дни рождения?» Но мать ужасно злилась каждый раз, когда дочь пыталась с ней об этом говорить, а как-то раз грубо и резко ответила: «Я была единственным ребенком, а мои родители разбились в аварии, когда я была маленькой, довольна?»

Пожилая женщина молча смотрела на нее сверху вниз, слишком долго, как показалось Касси.

– Только не надо меня жалеть, – резко сказала она.

Еще несколько секунд женщина не отрывала от нее взгляда. Затем она неожиданно помотала головой, как будто пытаясь стряхнуть назойливую муху.

– Разве я начинала? Ладно, пойдем через кухню. Там нет лестниц.

Касси быстро поняла, почему женщина не сразу выбрала этот маршрут. Возле дома не было никакой тропинки, лишь редкие плоские камни, а заросли здесь были такими густыми, что ветки хлестали их по лицу. У некоторых были шипы. Касси закрывала лицо руками, пока тачка не остановилась. Женщина обошла ее и открыла темно-синюю дверь со стеклянной вставкой. С небольшим усилием она перевалила тележку через порог.

Сначала особенно ничего разглядеть не удавалось. Из-за густых деревьев и кустов от закатного солнца остался лишь слабый зеленоватый отсвет. Женщина вдруг куда-то пропала, не сказав ни слова.

«Она и правда не в себе, – подумала Касси. – Но, кажется, не опасна. Просто чудачка, которая избегает людей. Вроде той Амалии из Лейдена, которая таскает по городу все свое добро в тележке из магазина, а каждому встречному кричит: "Не подходи!" Амалия ведь раньше тоже была гордячкой, если верить Хуго. Прямо как эта тетка».

Не поднимая головы, она осмотрела комнату. У дальней стены стояла огромная плита. С блестящей черной поверхностью и белыми эмалированными дверцами. Стандартной кухонной мебели тут не было. Бросалась в глаза прямоугольная гранитная мойка, в высоком шкафу со стеклянными дверцами хранилась кухонная утварь и посуда. Посреди большой комнаты находился стол, на котором стояли корзинки с овощами и фруктами. И надо же, здесь оказалось и кое-что современное: холодильник. А что это висит там, в глубине комнаты? Ой… Два кролика. А еще фазан, разглядела Касси. Вниз головой. Все мертвые.

«Может, она все-таки опасна, – Касси забеспокоилась. – И надо бы как-то отсюда выбираться, неважно, больно мне или нет. Но как перелезть через этот забор? Может, боль в лодыжке прошла и я могу встать на ногу? Или я не чувствую боли, потому что мне необходимо бежать? Как тогда Мусе. В конце концов, он прошел пятьдесят километров с пулей в ноге, хотя да, это немного другое».

– Неужели ты не умирал тогда от боли? – спросила она у него.

– Касик, боль боится поэзии, – ответил он в своем стиле. – Десять часов читал стихи вслух, и боль оставалась позади меня.

Она вдруг вспомнила песню, которую постоянно напевала мама, когда ее очередные отношения заканчивались:

«Может, надо попробовать, просто попробовать встать?»

Но она не могла пошевелиться. Она закрыла глаза и снова почувствовала груз усталости.

На кухню зашел пес – Касси услышала, как когти застучали по каменному полу. Она почувствовала, как тот сначала обнюхал ее кеды, а затем джинсы. Не открывая глаз, она протянула руку. Пес замер. Когда она тихонько погладила его по спине, послышалось ритмичное постукивание хвоста по тачке.