– Федя, а что с тем прапорщиком потом было, что книжку написал?

– А ничего не было. Кажется, пропал в гражданскую…

«Да, гражданская. Война, страшная. Война, в которой нет победителя, только побеждённый народ. Миллионы погибших с обеих сторон соотечественников никогда не смогут оправдать никакие высшие цели политиков. Дед Андрей воевал сначала у Колчака по мобилизации, потом оказался в Красной Армии, дошёл до Тихого океана. Дед …»

Фёдор покачал головой, – везло ему на войнах, да и в мирной жизни тоже было несладко. Хотя не любил он про свою жизнь рассказывать. Про своих родителей особенно. Опасно было многим в то время знать своих предков. От моих обоих прадедов остались только две реликвии, старенький нательный крестик отца деда Андрея и ленточка с бескозырки отца бабушки Елены. Ленточка эта лежала завёрнутая в шёлковый платок на самом дне её сундука, и я видел её всего пару раз в жизни. Вот этот платок, а вот и лента … «Очаков» Не знаю, нужен ли здесь на конце твёрдый знак. А вот крест, с которым не расставался дед Андрей. Довольно грубая работа, какой-то серый металл, что было в нём такого, что дед с ним не расставался, наверное, просто память. Тут я припомнил, как однажды летом он взял меня с собой в тайгу за грибами. Места грибные дед знал, как никто, и к обеду мы тащили две большие огромные корзины и две маленькие корзинки полные отборных белых грибов пополам с груздями. Ушли мы так далеко от нашей деревни, как раньше никогда не уходили. Сейчас, мне кажется, дело было не только в грибах. В полдень дед устроил привал на большой поляне, посредине которой находились несколько больших каменных образований, напоминавших колодцы. Дед называл это место "чаши". По его словам, вода в этих колодцах особенная, целебная. Насчёт целебности не знаю, но вкусная была она невероятно. Мне, как и любому двенадцатилетнему мальчишке, было интересно узнать, какой глубины эти природные колодцы, я нашёл длинную жердь и попытался достать до дна одной из "чаш". Дед сказал, что это бесполезно, он сам пытался когда-то глубину измерить, но на себе в такую даль много верёвки не притащишь, метров полтораста у него с собой было и ничего, дна он не достал. Возле одного колодца из земли выходил большой камень почти правильной круглой формы с плоской вершиной, идеальный стол. Но когда я собрался разложить на нём наши съестные припасы, чтобы подкрепиться, дед отрицательно покачал головой, снял с себя нательный крест и протянул руку с ним над камнем. Крест словно ожил – качнувшись несколько раз, он начал вращаться по часовой стрелке, затем, когда рука переместилась ближе к центру, вращение ускорилось, а над самым центром камня крест перестал вращаться, замер и просто приподнялся на своей тесьме. Дед разжал руку, и крест повис в воздухе, тесьма упала вниз.

– Мой отец говорил, что раз в десять лет его, – тут он указал на крест, – надо сюда приносить и держать над камнем столько времени, сколько нужно, чтобы вода в котелке на костре закипела, не меньше. Мы костра зажигать не будем, просто перекусим не спеша.

Снедь свою мы разложили на пеньке, расстелив на нём газету. Как сейчас помню, это был «Гудок», весь посёлок его выписывал.

– После меня крест у тебя должен быть. Сила в нём есть. Что за сила не знаю, но много раз он меня спасал. Детям своим дать его не мог, опасно с крестом тогда ходить было, да и делили бы его как? А мне он нужнее был в тюрьме да на фронте. Ты же один наследник, внучкам наш талисман не положен, тебе род продолжать – один ты внук в семье.

Это было действительно так – я был единственным внуком в семьях троих дядей и тёти Сони, которая жила с сыном, муж в своё время куда-то пропал и о нём не говорили, обычное дело в те непростые времена. О многих вещах было лучше молчать. Через час, набравшись сил, мы тронулись домой. Обратную дорогу я запомнил хорошо, дед умел объяснять любые вещи, так что те оставались в памяти навсегда. Уже открывая калитку в нашу усадьбу, дед остановился и сказал: «Крестик возьмёшь себе после моей смерти, отцу твоему скажу. Носить можно хоть на шее, хоть в кармане, главное, чтобы с собой был».