Кукла так и осталась у создательницы, которую, вследствие выздоровления, не уволили. Девочка не узнала, что игрушку нашли.

…

– Для чего я тебе рассказал эту историю? – спросил дедушка, и, не дожидаясь ответа, – Помни о бережливости. Рачительно относись и к тому, чем владеешь, и к чужому добру. При создании всего необходима душа, и всё, что окружает нас, имеет частичку души создателя.

Старичок поднял котомку.

– Извини, сынок, заболтал я тебя.

– Доброго пути, дедушка.

Движется дорожка. У молодых она бежит, мелькая придорожными картинками, словно в окне автомобиля. У зрелых людей размеренно протекает, да самим путешественникам не до разглядывания пейзажей. Совсем медленно у пожилых путников, слагаясь из воспоминаний и ностальгических раздумий.

Старичок же передвигался не по возрасту легко и бодро. Шаг за шагом оставлял позади цветущие поляны, речные заводи с играющей рыбой. По дороге пристроился к рыбакам, с ними и зашёл в небольшой городок, где в пышно украшенной харчевне решил перекусить и послушать разговоры местных жителей.

Бабы

– …вот мы вчера на грядках и зависли без палева, типа работаем. Зря ты, Сиплый, не подтянулся.

За соседним столиком сидела группа людей мужского пола. Да, именно так, ведь разговор у них был отнюдь не мужским.

Пили пиво, закусывая чем-то хрустящим из ярких пакетиков. Яркими были и наряды беседующих. То ли в жизни радости не хватает, то ли выделиться одеждой хотели, но при обзоре зала харчевни оказалось, что пёстро разодеты все посетители. Во всей публике и в том, что такое количество мужских особей находится средь летнего дня в питейно-закусочном заведении, было что-то противоестественное.

Сиплый, щекастый мужик с большой плешью на макушке, услышав упрёк, поперхнулся и громко, не прикрывая рта, закашлял.

– Кхе-кхе… К тебе стрёмно идти… Кхе-кхе… Варькхе-кхе… Варвара Михална перешибёт по чердаку.

Зал харчевни затрясся от хохота, но резко умолк, когда за барной стойкой появилась хозяйка заведения. Посетители не просто притихли, а старались стать как можно меньше размерами: съёжились, прячась за пивными кружками.

– Чё разгоготались, бездари?! – хозяйка обвела взглядом зал, и погрозила бесформенным кулаком, – Вот я вам шуметь! Ну, цыц!

Она ещё раз прошлась глазами по залу и, улыбнувшись съёжившемуся в углу наливайщику, ушла в хозяйственные помещения.

– Виктория! – дрожащим шёпотом проползло по столам.

С уходом хозяйки посетители боязливыми мышами «вылезали из норок». Зал потихоньку оживлялся.

– У Крюка вчера опять мясо готовили.

– Сонька от котлет прётся. Крюк из кухни не вылазит – с утра до вечера готовит.

– А видел новое корыто у Старого? Мокрый асфальт. Такой фуфел.

– И не говори. Он и ходит, как обсос, во всём сером.

– Да чё о Старом. Он фишку не рубит, и тусняк с ним чуханский. Видите ли, не признаёт нашей жизни.

Слушать пересуды соседей, бесконечное обсуждение «тряпок-тачек» омерзительно, а тут ещё Сиплый «сопли пустил», жалуясь на жизнь семейную. В таком обществе кусок не лез в глотку, и выход на улицу являлся освобождением от чего-то противного. Но настроение было испорченным, а мысли настроены на определённый лад. Из-за этого или просто внимание не отвлекалось голодом, городок предстал в отличном от других поселений ракурсе. То, чем в правильном обществе по обыкновению занимаются мужики, здесь выполняли женщины.

Неприятно видеть женские тела, облачёнными в спецовки. Хотя такая одежда и силится скрыть формы, всё же некоторые черты просматриваются. Отвратительно слышать из женских уст грубые слова, непременно сопровождающие тяжёлые работы.