– …но в Нави такого нет, – закончила Леля.

Она вздохнула и обхватила себя руками. Но тут же воспряла – в голову залетела чудесная мысль.

– Но вообще есть боги смерти, ведь так? – сказала Леля.

Сема рассеянно кивнул, не отрывая замыленного взгляда от Яны.

– Тогда нужно попросить… – продолжила Леля, чувствуя, как приятное осознание растекается по телу.

– Нет! Богов смерти нельзя ни о чем просить!

Сема сказал это так резко, что Леля вздрогнула.

– Они ничего не делают просто так.

– Но ради Яны я… – начала Леля.

Она и вправду была готова ради Яны почти на все… Нет, вообще не все! По Лелиной вине Яны страдает. Значит, справедливо будет, чтобы Леля страдала ради ее спасения.

– Нет, Леля, – сказал Сема. – Ты не понимаешь, о чем говоришь. Они не будут делать тебе одолжение… Даже если будешь смотреть так, как смотришь на меня сейчас.

Леля отвернулась и поджала губы. Она отошла от койки и теперь стояла в середине палаты.

– Вот бы поговорить с ней… – сказала Леля. – Хотя бы пару слов сказать.

Затем Леля встрепенулась. На эти мгновения она забыла, что не одна в палате, и ей стало стыдно за такое проявление чувств. Однако Сема выглядел так, словно ничего не слышал. Он молчал, а потом, внезапно для Лели и, кажется, для самого себя, сказал:

– Я бы тоже хотел с ней поговорить.

Он сказал это тихо, но Леля хорошо услышала каждое слово. Тем не менее она подумала, что ошиблась, и переспросила:

– Почему? Что тебе от нее надо?.. Вы же, вроде, не были знакомы.

Сема молчал. Леля подумала, что не дождется ответа. Она подошла к нему, собираясь попросить вернуться в Навь. Но тут Сема сказал:

– Хочу у нее спросить, больно ли умирать.

Леля успела только нахмуриться. Сема, не вставая с кресла, схватил ее за руку. Хлопок, тьма, и наконец-то Навье лето.

– Давай, Леля, ты сможешь! Еще раз!

Леля не смогла. Она напрягла руки, но бицепсы отказались подчиняться. Еще пару секунд Леля висела на турнике, прикрепленном к стенке избушки, а потом она разжала ладони.

– Слабачка, – сказал Сема.

Он слишком сильно поджимал губы и качал головой, так что Леля понимала – он не сердится.

Сема взялся ее тренировать. Леля сама его об этом попросила и теперь жалела, что ввязалась в эту авантюру. Лучше не говорить Семе, что тебе нечем заняться. Он, как мама, найдет тебе тысячу дел, и хорошо, если хотя бы десять из них будут приятными. Но Леля уже так маялась со скуки, что хотела занять себя хоть чем-то.

– С такими слабенькими ручками далеко не убежишь, – сказал Сема, когда Леля посмотрела на него.

Леля подтянулась два раза. На два раза больше, чем обычно.

– А я ногами бегаю, – сказала Леля.

Ей было не смешно, а Сема почему-то рассмеялся.

У Лели покраснели ладошки, а еще они вспотели, так что пришлось вытереть руки о штаны. Плохое решение, если штаны белые, но Леля другие не носила. В Яви, еще будучи человеком, Леля носила разную одежду. Чаще темные штаны и какой-то легкий верх. А здесь, в Нави, ее тянуло на белую одежду. Только недавно она поняла, что это сущность богини весны и лета ее к этому склоняет. Как, например, сущность богини зимы и осени склоняет Морану носить черные закрытые платья в пол.

– А теперь побежали!

Сема хлопнул Лелю по плечу и понесся вдоль бревенчатой стены. Леля не сдержала всхлипа, а потом нехотя потрусила за ним.

Вдох – левая нога, правая; выдох – правая нога, левая. Леля сосредоточилась на дыхании. Иначе она бы не пробежала и одного фасада избушки. Затем, вздохнув, Леля сумела сказать:

– Сколько стен?

– Одну!

Сема, казалось, прогуливался. Он улыбался и бежал легко, дышал спокойно, его лоб не блестел от пота. В отличии от Лели. Ей бег никогда не нравился. Ни в Яви, когда она была человеком, ни сейчас в Нави.