На другой день они прошли сквозь ворота широкой сетчатой ограды, покосившейся, будто пьяная.

– Граница между штатами Южная Австралия и Квинсленд, – прокомментировал Элдред, – Полагают, что это защищает от кроликов.

Когда они направились к Бёрдсвиллю, предвещавшему конец пресловутой Бёрдсвилльской трассы, лошади понеслись по пересохшему руслу Диамантины неслабым галопом.

Вниз по направлению к посёлку часть канала направлялась свежей водой.

Посёлок даже казался меньше и глуше, чем Херготт, к которому вели рельсы, и линия Оверланд Телеграф выглядела внушительно.

На западе курился высокий бархан. А за ним – бесконечная череда барханов пустыни Симпсона.

По всем остальным направлениям простиралась бесконечная покрытая валунами степь, огромные пространства каменных обломков, среди которых изредка попадались полувысохшие побеги солонца, видные полностью. Только улица была забита песком.

Но правление Квинсленда предусмотрело правление школы.

Сначала они остановились у здания почты, однокомнатной сторожки с окошком посередине и позади, что позволяло проветривать, когда дул свежий воздух и закрываться, защищаясь от песчаных бурь.

Небольшое крытое крылечко, заполненное толпой народа, ожидающего сортирующейся почты – кто-то ничего не получил, кто-то – не больше пакета с медицинскими указаниями из Аделаиды.

В целом весь путь в более чем восемьсот миль преодолевали из-за нескольких дорогих сердцу открыток и писем и больших посылок со всем необходимым.

И при словах: «Волт едет!» или: «Почта приехала!» казавшийся вымершим посёлок снова оживал.

Отовсюду слышались поздравления Элдреду и его невесте.

Каждый, посетивший королевскую гостиницу – одноэтажное здания из местных пород камня с волнистой железной крышей, высящейся в центре мансардой, замечал редкую для этих мест длину постройки. Эта гостиница ничем не напоминала внушительного здания в Херготт Спрингс.

Кровати маленькие и мрачные, столовая длинная и узкая, как колея.

Но молодая чета остановилась здесь всего лишь на ночь, пока Элдред собирал повозку, оставив позади пивной повозку с двумя лошадьми, которых вволю накормил дорогим сеном, привезённым поездом и почтовой фурой с юга из Кворна.

Открывая посёлок далеко за полдень, Нэнси подошла к будто манящему зелёному пруду, первый прохладный водоём с неиссякаемым источником.

Ей казалось, что можно было побарахтаться, сняв белые башмачки и чулки.

Она окунула в воду, к счастью, лишь одну ногу. Вода была почти горячей, будто соперничая с воздухом. Только что пар не шёл. Но обманчивая вода казалась чистой и прохладной. Пальцы на её ноге покраснели, будто ошпаренные.

Смешение голосов водяных птиц, хриплые крики какаду предвещали свой вечерний водопой, являясь перед Нэнси длинным зелёно-голубым потоком.

Путешественница оцепенела от восторга. Красный от глины берег, запруженный алой ряской выгодно оттенял бирюзовое мелководье с плывущими по нему бумажными корабликами.

Зеленеющие арники буша и поднимающиеся островками стволы кулаб, окаймляя берег тростником и камышом.

Ожил оазис с выплывающими пеликанами, с шагающими белыми и серыми цаплями, с ибисами и журавлями – ожил многоголосьем птичьих голосов, к которому присоединились… лягушки! Казалось. Чудесная благодать после затянувшейся засухи в этом месте, они выжидали.

Теперь-то Нэнси поняла, почему это посёлок на краю пустыни назвали Бёрдсвиллем. Город птиц по-английски оправдывал своё название.

Они выехали рано утром, после весёлой и неспокойной ночи, в продолжение которой Нэнси выпал из узкой растяжки, в которую они все забились, а Нэнси совсем провалилась куда-то вглубь матраца. Элдред решил перенести постель.