Взглянув наверх, Элдред заволновался:

– Я вмиг буду у тебя, дорогая! – крикнул он, – Допью только!

– Я подожду в гостиной, – кивнула Нэнси чувствуя истому от того, что не может быть с ним рядом прямо сейчас.

И не может насладиться холодным пивом. Да, это – мир мужчин!

Нэнси поднялась по лестнице, зашла в «дамский» и прошлась по коридору с высоким потолком.

Она прошла сквозь их сумерки и открыла комнату с двуспальной железной кроватью, по полу из мелкого линолеума вышла на широкий балкон.

На улице одинокая лошадь устало топталась у порога да собака дремала в тени оцинкованной водосточной трубы.

Ну, где же Элдред? Нэнси уже решила одна идти к обеду. Солнце ещё не скрылось за горизонтом, но эта часть гостиницы была в тени уже после полудня и не было необходимости в восточном бризе.

Но вот знакомые шаги. И вот уже загорелые руки мужа обнимают её. Элдред поцеловал Нэнси в затылок.

Она жадно повернулась к нему, и оба замерли в долгом объятии.

– Прямо как принцесса в рыцарском замке. Заждалась? – спросил Элдред, – Целых две ночи мы не были вместе! Не будем же терять время, – он взял её за руку и повёл за собой.

Элдред выбил пробку из бутылки с газировкой и подал Нэнси.

– Мог бы и пивом угостить, – заметила та.

– Не знал, что ты любишь пиво…

– Не то чтобы… Но тот бокал в твоей руке отливал янтарём и выглядел заманчиво. А с другой стороны – от тебя так несёт!

– О, прости! За обедом откроем бутылку пива.

И он начал расстёгивать её белую батистовую кофточку…

Волт организовал прогулочный поход на три дня туда, где всю дорогу была вода.

Некоторые слабые барханчики засыпало, и лошади шагали уверенно.

Всадникам захотелось сойти и размяться, Элдред помог откопать забуксованные в песке колёса повозки. Становилось прохладней, с тех пор как Нэнси покинула Юг, и путешествуя с двумя опытными бушменами не чувствовала ужаса перед бескрайней, безжизненной землёй, имя возможность вернуться назад.

В Этадунну она вступила давно желанным другом, когда они заехали туда за почтой и освежились там холодным лимонадом.

Миссис Смит, мать сгоревшей Мэри выглядела похудевшей, но, казалось, начала поправляться.

Коппераманна, Уривиланьи, Манджераньи, Мирра Митта – эти звучные исконные названия ласкали слух Нэнси своей музыкой.

Было что-то в этом крае даже в засуху, в этой пустоте и широте горизонта, что заставляло скучать по ней в уютной Аделаиде с её приветливыми зелёными холмами. Вместе с чувством подавленности Нэнси ощущала и подъём духа.

В течение всего последующего дня они пересекали громадное пространство близ холмов Клифтона, развозя почту по небольшим почтовым ящикам на пути.

После полудня, когда вся равнина вдоль и поперёк покрылась мелкими камушками из «крабовых норок» от некоего продолжительного потопа, подходящих к великолепному миражу.

Впереди степь стала кобальтовой, посреди лилового озера, окаймлённого тёмно-синими деревьями, которые, казалось, плывут над водой и возвращаются к высоким розовым скалам, а те колыхались и видоизменялись, едва к ним приблизишься.

Тогда всё исчезало, будто выключили волшебный фонарь, и остался лишь горячий песок.

У лагуны Гойдера, теперь высохшей и поросшей бакаутом, они свернули к востоку, избегая зыбучих мест русла, что вывело их к краю Каменной пустыни Стёрта.

Лошади срезали путь, продвигаясь вдоль слабо обозначенной дороги среди огромных красно-лиловых валунов, блестящих как отполированное железо под лучами солнца. Это замедляло ход.

Они разбили лагерь по дороге у подножия одного из барханов, направленного к северу и югу, в зависимости от хода движения.

Теперь до Бёрдсвилля оставалось немного – миль тридцать пути.