Стэн держала бутылку с эфиром над прокладкой у его лица, время от времени покапывая из неё.

– Нормально, – кивнула Нэнси, – Он в порядке.

Она разрезала ужасающие швы, кое-как наложенные конским волосом и удалила их пинцетом. Рана была открытой, но не так глубоко, как она опасалась, нагноения не было.

Промыв и обработав её, медсестра взялась за иглу с хирургической нитью. Она увидела, что могла бы (нарисовать) соединить вместе разъединённые члены так же ясно, как было. Недаром она когда-то препарировала животных.

Заметив некоторую дрожь в руках, Нэнси глубоко вздохнула и успокоилась и тут же принялась собирать открытую рану воедино.

Молодой человек дышал тяжело, но цвет его кожи оставался здоровым, а пульс ровным.

Когда всё было закончено, медсёстры завернули пациента в другую простыню и отнесли его в мужскую палату, где он проснулся, и его тут же вырвало.

Он попросил взглянуть, «что же там девушки натворили!» И Нэнси уверила, что теперь его рана в безопасности:

– Было столько инфекции – просто удивительно, как Вам крупно повезло!

– Я раскалил иглу, прежде чем шить конским волосом.

– А если бы рана так и затянулась?..

– А что теперь?

– В порядке. Я не слишком-то сильна в наложении швов, но постаралась, чтобы они хорошо удержались. А пока Вам необходим отдых и строгий постельный режим, чтобы не занести новых инфекций.

– Чёрт возьми! Я не могу оставаться в постели! К тому же… Мне может захотеться в… ну… понимаете?

Он выглядел таким раздражённым, что Стэн его успокоила:

– Ничего страшного. Мы принесём Вам больничное судно.

Элдред Норман отрешённо взглянул на неё. Его тошнило, и спорить не хотелось.

Вечером Нэнси без сна лежала в своей постели прислушиваясь к вещему, последнему плачу изгиба каменистой степи.

Она всё думала о пациенте. Тот был воплощением её представления об австралийских бушменах: худое загорелое лицо, отливающие на солнце волосы, бледно голубые глаза, как искорки, что могут мигом запалить всю ширь необжитых земель, с едва заметной загадкой в уголках глаз. В его сложении не было ничего лишнего. Он был подтянутым, но не тощим, крепким, мускулистым и здоровым.

Даже игра, затеянная его лошадью, с тем, чтобы ранить его в живот.

Все их заботы оказались преходящими. Следующий, мистер Беннет, станционный смотритель, плотный и тяжёлый был принесён с болью в животе. Похоже на обострение аппендицита.

– Я не практиковала с аппендиксом! – испугалась Нэнси.

– Я тоже, – отозвалась Стэн, – Отправим его в Порт-Августу следующим поездом. Как раз сегодня прибывает из Уднаты.

– А если обостриться воспаление брюшины?

– У нас нет выбора. Мы не имеем права оперировать. Но одна из нас должна сопровождать его.

Когда подошёл поезд с севера, девушки попросили констебля справиться, нет ли доктора среди пассажиров.

Доктор, к счастью, нашёлся, он ехал проездом из Уднаты до Алис в составе научной экспедиции вместе с двумя геологами и этнографом из аделаидского музея.

Доктор Браун, откликнувшись на просьбу, согласился сойти с поезда и попробовать прооперировать, но сказал, что давно не практиковал, так как последние несколько лет является полу отставным.

Машинист на Афганской никогда не спешил, иногда останавливаясь где-нибудь в центре вскипятить чайку с охранником или пострелять жирных степных индюшек на просторе.

Он решил, что дождётся доктора.

Все пассажиры-мужчины вышли из поезда, чтобы зайти в гостиницу за пивком, вернувшись в поезд с бутылками, дожидаясь следующей засушливой станции Фарини.

Это было обычным для нескольких остановок, где продавалось спиртное.

Железнодорожная трасса от Порт-Августы до Уднаты была со всех сторон завалена пустыми бутылками, гордо и бессовестно поблёскивающими на солнце.