– А он ушёл.

– ПАЦАНЫ, ТРЕНЕРА НЕТ!!! – заорал Кетчуп во всю свою лужёную глотку.

Мирно дремлющий корпус лагеря тотчас же превратился в сплошной кавардак. Все высыпали из своих палат и принялись беситься. Старшие с сигаретами побежали к выходу. У меня кто-то выхватил из рук пульт с игрой.

– Короче, ты стоишь на шухере – один из старшаков взял меня за плечо и выпихнул на улицу.

Из сказанного я понял только “стоишь”. Я и встал недалеко от выхода. Гвалт внутри корпуса стоял такой, что слышно было даже с улицы. Я стоял в сумерках северной белой ночи. Меня кусали комары и я, отмахиваясь от них, стал ходить кругами вокруг корпуса. Наконец показалась фигура тренера.

– А ты тут чего делаешь? – спросил он удивлённо меня.

– На шухере стою – честно пояснил я.

– Ах они гондоны! Быстро в кровать!

Я шёл следом за тренером.

– Так, все, блядь! – заорал Владимир начавшей было разбегаться толпе юных борцух – на улицу, быстро! Все, кроме четвёртой палаты!

Четвёртая палата – это была та, где жил как раз я.

Я, лежащий у окна наблюдал, как население остальных палат бегает вокруг стадиона, отжимается, ходит на руках по перекладине футбольных ворот – ночи ж белые… Что произошло потом – уважаемый читатель, полагаю, вполне может предположить, но десятилетний я предположить не мог. По моей детской логике всё было просто: ребята бесились, их застукали, они отгребли. Собственно, и в моей взрослой логике именно так и выглядит наступление ответственности.

Но когда тренер прекратил экзекуцию отряда, население остальных трёх палат вломилось к нам. В руках одного старшака по имени Циря в руках было мокрое полотенце, которое он на ходу скручивал в спираль, в руках ещё одного был жёлтый пояс от кимоно.

– Пиздец тебе, сука! – крикнул кто-то.

Жёлтый пояс примотал меня к кровати за руки. Циря снял с меня одеяло и швырнул на пол и начал избивать по корпусу и по ногам полотенцем. Я неистово орал и звал на помощь.

– Заткнись, сука, а то хуже будет! – затем меня бросили на пол и, подхватив как пушинку, замотали в одеяло и связали тем же жёлтым поясом. На меня посыпался град ударов ног на полу.

– Пацаны, по ебалу не бейте – услышал я чью-то из старшаков инструкцию сверху.

Мне тогда это показалось проявлением гуманизма, но конечно же, как очевидно теперь, это не являлось таковым: просто следы побоев на теле не так видны, как на лице. Затем моё избитое тело швырнули на кровать. Несколько смачных харчков попало в лицо.

– Ссаный стукач! – процедил сквозь зубы Жёлтый Пояс.

– Кстати, не ссаный – осенился кто-то догадкой

Вперёд вытолкнули сонного Мелкого.

– Ссы ему на кровать – приказал кто-то.

Мелкий опасливо взглянул на меня.

– Я не хочу писять – захныкал он.

– Ты чего, хочешь, чтобы и тебя зашкварили? – навис над ним Циря.

– Не хочу – Мелкий растирал кулачком слёзы по заспанному лицу.

– А своим пацаном у нас хочешь быть? – спросил Жёлтый Пояс заговорщицки-участливо.

– Хочу! – продолжал плакать мелкий.

– Вот тогда ссы на кровать суке, быстро! Ты же нормальный пацан?

– Не бойся, если он тебе что-то сделает – загасим нахуй. Ссы! – подбодрил кто-то.

И через минуту уже вся толпа скандировала:

– Ссы! Ссы! Ссы!

Мелкий высунул крохотный пеструн, натужился и выдавил из своего мочевого пузыря всё имевшееся содержимое под дружный гогот на кровать, на которой валялся избитый я.

– Теперь он зашкваренный! – объявил Циря – Кто с этой сукой – тот не с нами, всем ясно?

– А ты – только вякни кому-нибудь, тебе тогда такой пиздец настанет, что сегодняшний день тебе покажется раем.

По сути говоря, меня “опустили”, практически в лучших российско-зоновских традициях, как в армии, как в тюрьме и в любом другом закрытом, так называемом, “мужском” коллективе.