– Доченька, – слабым голосом позвала ее мама.

И одного этого короткого слова, сказанного родным голосом, оказалось достаточно, чтобы все ее смелость и гордость тут же исчезли. Вилли вернулась к постели, прижалась губами к горячей – слишком горячей! – ладони, всхлипнула. И опять стала тем, кем и была – маленькой девочкой, дочкой.

– Да, мама.

Но та долго не отвечала. Дышала тяжело, со свистом и хрипами, будто не человек – метель в зимнюю ночь. Вилли не хотелось слышать это. Вилли было страшно. Она зарылась лицом в одеяло, так чтобы складки его закрывали уши, но стоило ей услышать тишину – пустую тишину – девочке стало еще страшнее.

– Да, мамочка, – позвала она снова.

Мама чуть сжала ее ладошку, услышала.

– Ты такая храбрая, девочка моя, – сказала, будто листья прошелестели. – Взрослая.

Она закашлялась, но приступ быстро прошел.

– Он теперь твой, – слабой рукой зашарила по тулупу, пытаясь найти край. – Должен быть у тебя.

– Нет! – вскрикнула Вилли. – Не сегодня! Не сегодня!

Она схватила ее за руку, но мама мягко высвободилась. На тонких бледных губах появилась улыбка.

– Не бойся, – эмоции дочки, будто придали ей сил, – я не собираюсь уходить сегодня, – она опять закашляла, будто кашлем этим лихорадка хотела поспорить с ее словами. – Не в эту Ночь.

Мама все-таки нашла край тулупа и вытянула из-под него ремешок.

– Ты Хозяйка, – она слабо потянула и ничего не произошло. – Ты Хозяйка, – повторила мама, и голос ее стал сильнее, а скулы загорелись багряным, – он должен быть у тебя. Не даст злу прикоснуться к тебе, не даст беде зайти за порог.

Вилли хотелось расплакаться, но она не посмела и всхлипнуть. Она потянулась и развязала кожаный шнурок. В ладони осталась подвеска. Замкнутое, стальное колечко из расплющенного темного металла. Можно было бы подумать – обычное украшение, но стоило присмотреться и становилось понятно, что это гвоздь – вон шляпка на одном из концов.

Вилли очень хорошо знала, что это такое.

Это был мамин оберег. Нет, их оберег. Самый первый гвоздик дома. Только забивали его не в дерево, а в род, связывая семью и порог, за которым она жила.

Такой амулет был и у тетки Имар, и у других их соседок. Старшие дочери, хранительницы рода – Хозяйки Ночи. Мама часто рассказывала о том, как сама много-много лет назад получила его от своей матери, когда пришло ее время становиться Хозяйкой. И Вилли знала, что когда-нибудь и она повесит себе на шею это неприметное железное колечко на кожаном ремешке. А затем передаст своей дочке, а может – невестке.

Да, Вилли знала, что когда-нибудь это произойдет. Но когда-нибудь потом! Через много лет! Не сейчас!

– Теперь ты настоящая Хозяйка, – с улыбкой сказала мама. – Вот так.

Дыхание ее вновь стало свистящим и глубоким. Она уснула.

– Вот так, – повторила за ней дочка, а в следующую секунду порывом ветра распахнуло ставни. Да так, что щеколда брызнула щепками!

Потухшая Последняя свеча подкатилась к ногам девочки. Вилли ахнула.

И сумрак затопил дом, будто поднятая со дна речки илистая муть.

***

Вилли не плакала, больше не плакала. У нее уже не осталось слез для плача. Не было сил реветь, не было сил тормошить спящую маму, в надежде, что она сможет хоть что-то исправить.

Все, что могла сейчас Вилли – только ходить по дому из комнаты в комнату и тихонько подвывать. Так, что сама уже не могла сказать, не стала ли она уже духом?

Ущипнула себя, дернула прядку волос, выбившихся из-под косынки, зажмурилась крепко-крепко, так чтобы солнечные зайчики перед глазами заплясали – нет, кажется, не дух. Пока еще не дух.

«Но если не найдешь огня, обязательно им станешь!» – сказали ей страхи голосом тетки Имар, и девочка снова всхлипнула.