Площадь утопала не в цветах, а в их имитации. Гирлянды из полевых цветов, сплетенные с маниакальной точностью, украшали арки и колонны, словно пытаясь скрыть трещины в самой реальности. Столы ломились от даров природы, но каждый плод выглядел неестественно идеальным: горы спелых фруктов, от которых веяло тоской, золотистые соты, слишком правильной формы, свежий хлеб, пахнущий скорее воском, чем теплом, кувшины с молоком, подозрительно белые, и мед, застывший, как слезы. Все продукты были выращены на полях, окружающих Олеандр, где каждый колосок, каждый плод был подчинен не законам природы, а строгим законам красоты и изобилия – маскараду, скрывающему голод. Не было видно ни малейшего изъяна, ни потемнения, ни помятости – идеальная еда для последнего ужина.

В центре площади возвышался алтарь, украшенный ветвями березы, символизирующей не чистоту и плодородие, а хрупкость и обреченность. Около алтаря стоял хор мальчиков в белоснежных одеждах, воплощение невинности, принесенной в жертву. Их лица скрывали маски кроликов, сделанные из тончайшей глины, – символ плодовитости, обратившийся в зловещую гримасу. Маски были безупречны – ни трещинки, ни царапины, лишь застывшие, пугающие улыбки на кроличьих мордочках, словно навеки запечатленный ужас.

Когда принцесса Хедера, ведомая на заклание отцом, правителем Саликсом, появилась на площади, хор запел. Их голоса, чистые и звонкие, сливались в мелодию, полную не невинности и благоговения, а отчаяния, замаскированного под радость. Песня восхваляла не силу природы, а контроль над ней, не щедрость, а жестокость, не красоту, а ее бездушное подобие, а также мудрое правление короля Саликса, благодаря которому Олеандр процветал и благоденствовал… на костях своих жителей.

Принцесса была ослепительно красива, но ее красота казалась хрупкой и искусственной, словно цветок, выращенный в теплице. Ее белокурые волосы, заплетенные в сложную косу, украшали цветы, источающие приторный, удушающий аромат. Платье из тончайшего шелка, вышитое жемчугом, подчеркивало не ее стройную фигуру, а ее уязвимость, ее беззащитность перед лицом неминуемой судьбы. Но если присмотреться внимательнее, то в ее глазах можно было увидеть не печаль, а осознание – понимание того, что ее мир – ложь.

Король Саликс, высокий и статный мужчина с властным взглядом, казался не олицетворением силы и уверенности, а загнанным зверем, пытающимся сохранить лицо. Он гордо шествовал рядом с дочерью, принимая не приветствия ликующей толпы, а дань уважения от своих поданных-рабов. Народ Олеандра, одетый в безупречно чистую одежду, приветствовал его не аплодисментами и криками благодарности, а заученными фразами и пустыми взглядами. Все улыбались, все были счастливы… или делали вид.

Но за этой внешней идиллией скрывалась не просто темная тайна, а зияющая бездна, пожирающая все живое. Истинный источник процветания Олеандра лежал не в мудром правлении и трудолюбии граждан, а в древней магии, высасывающей жизненные силы из невинных душ, скрытой глубоко под почвой, в месте, куда не проникает солнечный свет, где тьма правит безраздельно.

По традиции Хедера взяла самый красивый гранат из корзины на столе, символ плодородия и процветания. Провела ножом по краешкам, с замиранием сердца ожидая увидеть рубиновые зерна. Разломив, она увидела черноту. Вместо сочных, живых ягод – гниющая масса, пропитанная тьмой. Вместо того чтобы убрать испорченный плод, Хедера вглядывалась в него с болезненным любопытством, словно в отражение своей души. Мелкие личинки кишели внутри, выедая сердцевину, превращая жизнь в тлен.