– Ну а как же странный Хьюго? – все с той же улыбкой спросила Марго.

– Хьюго? – с легкой иронией в глазах переспросил Константин, – Он меня просто забавляет, однако, мы понимаем друг друга без слов. Он когда-то в своей жизни, столкнулся с такой же проблемой, как и я. Тот социум, в котором он обитал предал его, после этого Хьюго закрылся от внешнего мира, но мы нашли друг друга. Конечно, та ненависть, что обитает а нас обоих, распространяется и на нас самих, но если мне надо с кем-то поделиться событиями, то Хьюго, уж поверь, лучший слушатель на свете. Я мало делаю добрых дел, чаще – просто из-за неумолимого интереса играюсь с людскими намерениями, как когда-то они с моими, тогда меня может осудить каждый, любая подворотная собака может бросить в меня камень, но не Хьюго, он поймет… Ты, я смотрю, тоже его знаешь?

Марго промолчала, она не могла сказать, что Смерть знает все про каждого, про его прошлое и будущее. Но лишь немного проведя своей рукой, взяла руку Константина, так они шли долго и молчали. В этот момент, Константин посмотрел в глаза Марго, в них читалась едва заметная усмешка, ее щеки пылали, а губы слегка подрагивали… В ней было что-то скрытное, едва уловимое, то что не каждому дано разгадать, возможно, даже что-то мистическое.

Они шли, покамест дома становились все «краше», теперь вместо серой и голубой краски на фасадах, иногда появлялись и некие подобия украшений (что-то похожее на лепнину), эти ужасные, огромные каменные гробы, нелепо вылезающие из общего строя, наверное, казались городским архитекторам невероятной красотой. Местами, эти дома расширялись, вытягивались, а потом снова приобретали свой привычный вид. Улица, по которой шагали мои герои, вообще странная, ее названия я не помню, да это не столь и важно, но сам факт: где-то начинались бесконечные заборы, одноэтажные дома сбивались в кучу, а на другой стороне уже выделялась огромная высотка. Иногда, из некоторых одноэтажек еще веяло уютом, там то и дело, мелькали странные лица в коричневых шляпах, измоченных сильных ливнем или темные фигуры в серых плащах, они среди огней старых лампад играли в бильярд или в карты, это было чудно и странно. Все на улице двигалось: по плохой мостовой ехали новенькие машины, их дальний свет мягко освещал усталые плиты, люди, такие угрюмые катились вниз по улице, а с неба продолжал идти уже слабый дождь.

Волнянского не отпускали свои мысли, он постоянно о чем-то думал, думал о всем, что попадалось ему на глаза, сейчас предметом рьяных умственных поисков, стали люди. У Константина Германовича, как я уже говорил, было свое, давно сформировавшееся мнение о большинстве, его он почитал двигателем самых необратимых последствий, а жертвой движения, он находил себя во всех смыслах и значениях. Волнянский был глубоко обижен и не понят, его твердое понимание всего человеческого, то, что вымышлялось годами бессонных ночей, сейчас, готово было рухнуть в пропасть. Та женщина, что шла рядом, она же была другой, но не просто другой, а такой, каких больше нет. «Может я просто не видывал иных женщин и мужчин? – думал Волнянский, – «Вся моя жизнь была посвящена лишь сопротивлению, я жил вопреки, одиноким одиночкой, целью моей жизни было оказать воздействие, как-то повлиять на души и умы и я совсем забыл про поиск…» Улица тянулась дальше, небо наполнялось белесо синими оттенками, а в воздухе начинало пахнуть после дождевым куревом, невыносимо упоительное прикасание неожиданно разорвалось, та девушка, что только недавно стояла рядом, вырвалась из мысленных объятий Волнянского, Марго сделала на своем лице подобие улыбки и, слегка махнув нежно ручкой, сладко произнесла: «Прощай!»