— Нет, за руль точно нет! – твёрдо отчеканила Вера, просовывая руку в рукав пальто. – Мы же уже сто раз говорили об этом.

— Тогда продала бы уже машину, что ли… Три года стоит в гараже, ржавеет, — вышла в коридор Зоя Пална, вытирая руки о вафельное полотенце.

— Может, и продам… подумаю, — буркнула Вера, не желая развивать эту неприятную для неё тему.

Её маленькая Киа, купленная когда-то в кредит, действительно вот уже почти три года бесхозно пылилась в арендованном гараже. 

Когда-то она любила скорость, драйв, любила ездить по ночной Москве. Ей нравилось ощущение свежего ветра, гуляющего в волосах, нравился приток адреналина...  Сегодня всё это осталось в далёком прошлом. 

— Ну всё, побежала, — Вера клюнула родительницу в морщинистую щёку и, не вызывая лифт, пошла пешком на первый этаж.

Лязгнула подъездная дверь, стук каблуков стих. Только тогда Зоя Пална вошла в дом и взялась за флакон валерьянки.

Она тоже не спала всю ночь. Сердце сжималось от непонятной тревоги. Как будто должно произойти что-то нехорошее. Не нравилась ей эта новая работа дочери. Не нравилась и всё. 

8. Часть 8

***

— … звоните мне, если что. В любое время, — отдала последнее указание Анжела и выскользнула из комнаты. 

Ночная сиделка Анжела была точно такой же, как и Ира: сбитой кругленькой пышкой с крепкими руками. Она запросто вертела Ларису туда-сюда, как будто та абсолютно ничего не весила. Анжела с неприкрытым сомнением в глазах осмотрела новенькую – доходяга, такая ложку едва удержит, а тут лежачий больной. Но распоряжение хозяина – закон.

Едва оставшись с Ларисой наедине, Вера ощутила себя крайне неуютно: женщина полулежала на приподнятой под углом кровати и так же безучастно смотрела перед собой. Руки недвижимо покоились на белоснежном одеяле, сливавшемся с оттенком бледной кожи, и лишь накрашенные ногти словно спелые вишни отчётливо выделялись на общем фоне холодной чистоты. 

Вера видела массу больных, больных безнадёжно: после страшных аварий с оторванными конечностями, после инфарктов, смертельных отравлений. В реанимацию другие не попадают. Люди так же лежат там под белыми простынями, абсолютно обнаженные, беззащитные, овитые паутиной трубок, торчащих из всех возможных мест. Кому-то везло, и они с вялыми улыбками на ожившем лице переезжали в отделение терапии, а кому-то везло не очень, и они тоже переезжали, только в морг. 

Смерть давно стала чем-то обыденным для Веры, с такой работой волей-неволей научишься смотреть на жизнь проще. Но даже там, в реанимационном блоке, среди полутрупов она чувствовала себя комфортнее, чем здесь. Женщина перед ней была фактически жива, и даже глаза её были открыты, но невозможность понять, что же творится в её голове – и творится ли там вообще что-то – не давала Вере покоя. Маникюр, драгоценности, нарядная одежда – всё это выглядело так нелепо и неестественно… 

Это был не страх, нет – неприятие ситуации и безумный дискомфорт, связанный с мрачным домом и его странными обитателями. Но что есть душевный дискомфорт, когда эту самую душу греет перспектива снять тяжкий груз с сердца и выполнить обещанный зарок? Ну и погашение кабалы в виде ипотеки тоже поднимало боевой дух. 

— Ну, привет, Лариса, я Вера. Надеюсь, мы подружимся, — вслух произнесла Донская и ощутила себя круглой идиоткой. 

Ты бы ещё в реверансе перед ней присела. Ей всё равно!

Вера подошла ближе и рассмотрела внимательнее пациентку, зачем-то наклонилась, пощёлкала пальцами у лица.

— Да она не понимает ничего, ей пофигу, — громко произнесла откуда ни возьмись появившаяся Анечка. Вера вздрогнула, отпрянув от Ларисы.