Но он не подошёл. Не сказал ни слова. Только стиснул зубы, будто боролся с чем-то внутри. Она побежала. Выскочила из кабинета, не слыша собственных шагов.
Коридор плыл перед глазами, голова гудела, а щёки горели – стыд, злость, страх.
Вечер. Дверной звонок. Один. Два. Три. Она сидела на полу, закутавшись в плед, прижав колени к груди. Не хотела открывать. Но он не уходил.
Звонок снова. И снова. Потом – тихий голос за дверью:
– Марина… открой. – Пауза. – Я… я не могу так. – Его голос дрогнул – она никогда не слышала его таким. – Пожалуйста.
Она открыла. Он стоял с цветами. Без пальто – видно, выбежал сразу. Волосы взъерошены, глаза красные, губы сжаты. Настоящий? Или ещё одна игра?
– Прости… – он выдохнул, словно эти слова рвали его изнутри. – Я не должен был…
Рука потянулась к её лицу, но она дёрнулась назад. Он сжал кулаки, глядя в пол.
– Я схожу с ума от тебя. Понимаешь? – Голос сорвался. – Я всё запорол. Но я правда…
Он замолчал, будто боялся сказать последнее слово. Но оно вырвалось:
– Ты мне очень дорога.
Слёзы. Они текли по её щекам – горячие, солёные, беззвучные. Она не знала, чему верить. Но тело уже предавало её. Губы искали его.
Прощение за крутой кунилингус
Руки цеплялись за куртку, впивались в плечи, будто боялись, что он исчезнет. Их близость была другой. Не жёсткой. Не резкой. Почти нежной.
Его пальцы дрожали, когда он снимал с неё одежду. Его поцелуи были робкими, как будто он боялся сломать её снова. Но в этом была своя жестокость – потому что теперь она знала: он тоже может бояться.
Его губы скользнули вниз по ее телу медленно, словно вымаливая прощение у каждого сантиметра кожи. Когда дыхание стало горячим между ее ног, он замер на мгновение – как будто перед святыней.
Пальцы раздвинули ее губы, обнажая набухший, дрожащий клитор, блестящий от ее дикого желания. Он прижался губами к самой нежной точке, не касаясь языком – только горячий выдох, от которого все ее тело свело судорогой.
– Ты вся дрожишь… – прошептал он, и голос его был хриплым, почти незнакомым.
Потом коснулся. Кончиком языка. Легко, едва-едва. Она взвыла, вцепившись пальцами в его волосы, но он не торопился. Лизал. Медленно. Почти лениво. Как будто хотел запомнить каждый ее звук, каждый вздох, каждый стон.
Потом увеличил нажим, провел языком сверху вниз, остановился у входа – чувствовал, как она пульсирует, как ее мышцы сжимаются впустую, жаждущие заполнения.
– Не… не мучай… – она застонала, но он только усмехнулся и присосался к клитору, затянув его в рот.
Сосал. То нежно, то резко. То кружа языком, то покусывая губами. Она дергалась под ним, сжимала простыни, выгибалась, но он держал ее бедра, не давая убежать.
– Ты вся мокрая… – его голос звучал дико, глухо, как будто он сам был на грани.
Потом углубился, вонзил язык внутрь, заставив ее закричать, а пальцы снова нашли клитор – крутили, терли, доводя до исступления.
Она не могла думать, только чувствовала, как внизу все сжимается, горит, готовое взорваться.
– Я… я сейчас…
Но он отпустил ее, поднялся, глядя в глаза.
– Нет. Еще не сейчас.
И только когда она заныла от отчаяния, он снова опустился, но теперь уже жестче, ненасытнее, словно хотел выпить ее всю. Язык входил внутрь, вылизывал каждую складочку, а губы сжимали клитор, заставляя ее биться в истерике наслаждения.
– Кончай. Давай.
И она начала ощущать, как ее все быстрее и быстрее накрывает волна подплывающего оргазма, вскрикнув, содрогаясь, чувствуя, как волна накрывает с головой, и ощущение страха, что он остановится, не даст этой волне накрыть ее окончательно. Но он не отпускает, продолжает лизать.