Рэй стоял по колено в ее кишках, задыхаясь от подступающего рвотного рефлекса. Он скользнул в ее экскрементах, которые заливали пол, и, не в силах больше выносить это отвратительное зрелище и вонь, рухнул на четвереньки. Желудок его выворачивался наизнанку, и он начал рыгать, прямо туда, где лежали ее выпавшие органы. Отвращение смешалось с ужасом. Он смотрел на ее перекошенное лицо, на выпученные глаза, которые, казалось, смотрели прямо в его душу, обвиняя его в том, что он не смог помочь.

В отчаянии он кричал, заливаясь слезами, но время словно остановилось. Минуты тянулись, растягиваясь в вечность, и он так и сидел на полу, испачканный в грязи, крови и рвоте. Слезы текли по его лицу, омывая его в нестерпимой печали. Он не мог больше дышать, от боли в горле и груди, а мороз медленно сковывал его слезы, делая их ледяной маской на его лице.

Час, может больше, он так и сидел, не в силах ни оторвать взгляд, ни отступить. Холод заползал под кожу, пропитывая его тело. И, замерев в ужасе, он понял, что никто больше не придет. Ни помощь, ни спасение, ничего. Только он и это изувеченное тело.

С трудом поднявшись с пола, словно его тело стало непосильной ношей, Рэй потащился в ванную. Его ноги были ватными, а руки дрожали. Он посмотрел в зеркало, видя своего изможденного двойника с покрасневшими от слез глазами и грязными следами засохшей рвоты на лице. Он открыл кран, холодная вода текла сквозь его пальцы, капала на ладони, но он не ощущал холода. Беспокойно промывая лицо, он старался смыть с себя хотя бы внешние следы своего отчаяния. Но боль и страх глубоко въелись в него, словно яд.

Его взгляд случайно упал на бритву отца, лежащую на полке. Воспоминания нахлынули волной, и, не думая, он схватил ее. Бритва блестела под тусклым светом, обманчиво красивая, как приглашение к избавлению. Он смотрел на недописанное слово на своей руке – «ПРО» – и с безразличием приложил лезвие к коже.

Лезвие прорезало плоть с мягким, болезненно-сладким скрежетом, словно режешь бумагу. Кровь тут же выступила красными бусинами. Он наносил сотни вертикальных порезов, не чувствуя ничего, кроме едва заметного жжения. В воздухе висел запах железа, смешиваясь с его дыханием, а его мысли постепенно тонули в какой-то мутной воронке.

«Мысли смешиваются с воспоминаниями… все ведет к одному – к моей смерти. Если я должен умереть, пусть это сделаю я сам…» – мелькнуло в голове.

Он задыхался, но не мог остановиться. Когда руки ослабли, бритва уже была бесполезной. Она утонула в его плоти, забитая кусками мяса, словно затупленный нож для разделки. Но это было неважно. Рэй взглянул на коробку с лезвиями, стоящую на полке, и, вцепившись в нее, выдернул новое лезвие. Снова резал, без остановки, пока лезвие не ударилось об кость с глухим, болезненным звуком, который отозвался во всем его теле.

Громкий, дикий крик вырвался из его груди, когда он рухнул на холодный плиточный пол. Боль волнами прокатывалась по телу, но он даже не мог осознать ее до конца.

«Последний порез… он такой болезненный… А остальные… они будто не существовали…» – Он вздрогнул, и его тело разрядилось, как натянутый до предела трос. – «Интересно, с другой рукой будет так же? Я бы попытался, если бы правая хотя бы двигалась…»

Смех, прорвавшийся через слезы, был жутким, почти истерическим. Он лежал в луже собственной крови, которая растекалась по плитке, впитываясь в его одежду. Он посмотрел вверх, на потолок, и его взгляд застыл на натяжной пленке. Потолок будто начал изменяться, превращаясь в ярко-голубое небо, где плыли белые облака. Звуки исчезли, и на смену им пришли песни птиц – веселые трели синиц.