– Неужели ей правда не было больно? – изумился Кдан. Ему на секунду представилось, что его мама вовсе не человек, а что-то сродни неземным теводам37.

Бабушка рассмеялась наивности внука.

– Разумеется, ей было больно: ужасно, мучительно! Но она думала в тот момент обо мне, а не о себе. Любовь способна на подобные чудеса самопожертвования.

И Кдан устыдился своей слабости, ибо понял, что бабушка рассказала эту историю не просто так.

Обрывки воспоминаний казались сном – чудесным, беззаботным. А сейчас наступила ужасающая реальность, в которой больше нет мамы. Кдан совершил столько всего дурного, и все ради чего? Чтобы остаться навеки замурованным в погребальном храме?! Их живьем принесли в жертву, а они надеялись на напиток бессмертия.

Что, что мне делать? – бессвязно шептал Кдан в пустоту безликого храма.

Что мне сделать, чтобы спасти тебя, мама?

В первые минуты ему хотелось умереть. Но потом Кдан заставил себя подняться. Он пошел сюда не ради себя. Ему нужно помочь матери. А значит, он будет делать все, от него зависящее, чтобы добиться цели. Пусть даже ему придется собственноручно взбивать Молочный океан.

Удрученный и ослабленный, Кдан поплелся вниз к своим приятелям. Они терпеливо ждали его в том же месте, где он их оставил – в полуосвещенном зале для медитаций. Когда Кдан вошел, они синхронно подняли головы. Лица их выглядели виноватыми.

– Послушай, свинопас, – хриплым голосом начал Ваен, однако, покосившись на Кдана, вздрогнул и пробормотал:

– Ты бледен как луна! И рука твоя в крови…

Кдан угрюмо молчал.

– Прости меня… Я погорячился. Просто ты ударил меня по лицу, и я вспылил. Знаешь же, что голова священна… Я не думал говорить ничего дурного о твоей матери. Обещаю, больше никогда не трону тебя…

– Вы заметили, что перед тем, как отправлять нас, брахман читал молитву? Помните, что это за молитва? – не отвечая на его слова, сухо спросил Кдан.

– Не знаю, я не особо вслушивался. А что?

– Это была заупокойная молитва. Нам не дали оружия. И Аникор неспроста ориентирован на запад. Мы в погребальном храме. И нас принесли в жертву, – отстраненным холодным голосом отчеканил Кдан. – Вход замуровали. Так что даже если мы найдем напиток бессмертия, то уже никогда не сможем выбраться из храма. По крайней мере, из того места, где мы зашли.

– Что ты такое говоришь? – воскликнул обычно спокойный Софир. Парень поднялся на ноги и обхватил голову руками, словно желая уберечь от страшной правды.

– Повторять не буду, – усталым голосом отозвался Кдан. – Если не веришь —сам посмотри. Выхода больше не существует.

Софир на секунду обмер: казалось, он даже дышать перестал. А затем сделал то, чего Кдан от него совершенно не ждал: разразился горестными рыданиями. Нет, в принципе, сама по себе эта реакция была совершенно оправданной: Кдан и сам не смог сдержать эмоций. Однако во всем облике Софира крылось нечто противоречивое, неразгаданное. Странное.

Ваен, напротив, отреагировал куда более мужественно, чем его приятель. Он тоже поднялся на ноги и неловко коснулся плеча рыдающего Софира.

– Ну, будет тебе, – ласково пробормотал он. Кдан даже не подозревал, что в голосе тяжеловесного громилы могут звучать столь нежные нотки. Чудеса, да и только.

– Как думаешь, что все это значит? – совершенно разумным и мужественным голосом поинтересовался Ваен. В эту минуту Кдан даже почувствовал к нему некоторое уважение: вот это самообладание!

– Не знаю, я же не всевидящий Вишну38.

– Но ты как-то уже истолковал происходящее для себя?

Невероятная проницательность!

– Я думаю, что теперь понимаю, почему никто из паломников не возвращался из храмового лабиринта, – с горьким смешком вымолвил Кдан. – У них просто не было никаких шансов. Они все погибли здесь, погребенные заживо.