– К подружке она едет! Как же! Блин, ну что за человек?! Всю жизнь за мной по пятам ходит. Выглядывает чего-то, высматривает. На первом моем свидании с одним там… ну не важно. Ну, он там, типа целоваться полез… и вдруг она, как черт из табакерки: «Лера на первом свидании не целуется». Схватила меня за руку и потащила лекции читать. Ты представляешь? Я удивляюсь, как она еще до свадьбы у нас не поселилась… Нет, а что ты молчишь?

– Я ем.

– Вкусно?

– Вкусно.

– Может, тебе нравится, когда за тобой подсматривают, подслушивают? Мне – не очень. Я на свою личную жизнь право имею.

– Не заводись.

– В смысле, не заводись? – еще больше завелась Лера.

– Ну, то есть я хотел сказать, что мне еще не приходилось видеть тебя в таком состоянии, а жену хотелось бы узнать со всех сторон, поэтому ты не обращай на меня внимания, продолжай. Ты так пикантно бровки хмуришь…

– Да, ну тебя! – сдулась Лерка и тут же увлеклась смакованием куриной косточки. – У вас и правда, что ли, графы в роду были? – ни с того, ни с сего вдруг спросила она.

– Понятия не имею, – пожал я плечами, – отец, вроде начал в родословной копаться, письма куда-то писал, что-то там ему отвечали… Я не особо вникаю. Сказал, что, когда всё окончательно прояснится – он объявит… Мне вообще фиолетово, кто там кем был. А к чему вопрос?

– Проехали, – махнула рукой Лера, и допив чай, шумно выдохнула и отвалилась на стенку купе. – Я – всё! Я маленький сытый бегемотик.

Я тоже тяжело выдохнул, постучал себя по животу и принялся собирать продукты.

– Руки! – вдруг вскрикнула Лера.

– Что не так? – не понял я.

– Руки убрал! Быстренько!

Она подскочила к столу, и я глазом не успел моргнуть, как все продукты были разложены по контейнерам, завернуты в свои неповторимые упаковочки, которые упаковывались в свою очередь в пакетики и, наконец, были уложены в специальную сумочку, которая отправилась тоже на своё, только ей уготованное место.

– Мусор – в контейнер у туалета. Это ты осилишь. Я в тебя верю.

Когда я вернулся в купе, Лера лежала на своем месте с закрытыми глазами и мирно посапывала. Меня тоже клонило в сон. Сопротивляться было непростительной глупостью. Я осознал себя счастливейшим человеком на планете: я сейчас познаю доселе неведомое мне чувство – я буду засыпать под стук колес поезда, уносящего меня к теплому морю, в купе спального вагона с любимой женщиной…

Графиня, увлечённая чтением дневника, не заметила, как солнце скрылось за высокими деревьями усадьбы.

«Будет ли еще в моей жизни что-либо столь великолепное, сколь была наша с Анхен свадьба. Весьма просторный двор Герхарда не вмещал всех желающих выпить рейнского за здоровье молодых, поэтому часть наспех сколоченных столов стояло на улице. Казалось, весь городок собрался поздравить молодоженов. Гости сидели чуть ли не боком к столу, чтобы уместиться. Зато, когда пришло время танцев, места нашлось вдоволь. Весьма эмоциональные в жизни немцы, в танцах, однако, оказались куда более сдержаны. Танцующие шухплаттер мужчины, напоминали более хоровод деревянных кукол, стучащих ладонями по коленям и издающих, время от времени, нечленораздельные звуки, а под «неистовый», как они его называли лендлер, я, признаться чуть было не уснул прямо за столом. Мои казачки тоже от таких танцев зевали и скучали в сторонке. И когда наступила небольшая пауза, кто-то из них достал гармошку и самые ретивые дали гопака, чем сразу подняли градус веселья, и задором своим сразили наших приветливых хозяев. Гуляли от души и почти до самого утра.

Прожив после свадьбы счастливейшие две недели со своей милой Анхен в доме её отца, мы получили приказ вновь выдвигаться. Впереди нас ждали долгие переходы, пыльные дороги и полевая кухня. Я предложил Анхен остаться и дождаться моего прибытия в Россию, чтобы затем, по уведомлению моему, отправиться за мной экипажем, в условиях более комфортных, нежели походные, но она и слушать ничего не хотела о разлуке. Пришлось собрать целый обоз с пожитками и приданым моей Анны. Среди прочего Герхард настоял, чтобы Анна непременно взяла напольные часы фабрики Кензле. Я посетовал, что в дороге, дескать, они могут повредиться, но Герхард пригласил соседа-часовщика, и тот, со свойственной немцам аккуратностью, снял механизм и уложил его столь бережно, что никакая дорожная тряска не смогла бы навредить ему…»