И тут случилось одно происшествие, которое его представления о ней изменили. Подняв как будто из самой травы горсть бледно-жёлтых угловатых и неровных жемчужин, девушка с размаху и с силой кинула жемчуг в лес, в черноту, в тлен гниющей листвы, опавшей с целой россыпи невысоких кустиков. Всё это произошло так быстро, что вот именно в ту секунду Тихон этого не понял, но, думая обо всем позже, мог бы поклясться, что в руке у девушки были человеческие зубы. Снопы листвы от такого пришли в буйство, оттуда с криком и почти что с плачем выскочил Ухо. Он встал на четвереньки и понёсся в деревню. Когда пробегал Ухо мимо Тихона, тот имел только мгновение, чтобы увидеть то, что потрясло его. Но он увидел ясно: окровавленного и испуганного голого мальчишку, в руки, ноги и тело которого вонзились человеческие зубы. Вонзились они не «корнями», а именно по-обычному, так, как зуб привычно вонзается в мясо, попавшее в рот. Только посидев какое-то время молча и полностью осознав то, что видел, Тихон с чувством полного потрясения в голосе произнес:

– Ты ведьма что ли?.. Чудеса… – Тихон потерялся. Незнакомка поглядела на небо и как-то задумчиво зашептала вполголоса:

– То ли чудеса ещё будут. В такие ночи, как эта, чудес можно увидеть больше, чем и за иную жизнь люди не видят. С ведьмой ты не угадал, но колдовством я балуюсь. Хотя этим все молодые девицы грешат. – Девушка была как-то особенно задумчива и погружена в себя, словно на душе у неё было неспокойно. Она молчала, но довольно недолго, затем повернулась к Тихону и резко спросила:

– Что выбираешь: сладкая правда или горькая ложь? – Вопрос, казалось, был какой-то очередной нелепой шуткой, но ни в голосе, ни в лице смеха не было. Напротив, теперь девушка была не просто спокойна, но даже строга. Тихон, который от малого жизненного опыта своего был трусоват, снова нос положил на воротник дедовой куртки, вдохнул крепкий аромат. Ещё. Ещё. Глубокие вдохи разносили по его телу какую-то странную, не свою, но всё-таки родную силу. Напитавшись ею, он посмотрел в пустые и безжизненные глаза своей незнакомки, после чего твёрдо сказал:

– Сладкую правду давай. – Тихон и в плечах был узок, и в мышцах слаб, но сейчас, когда как бы в поисках подмоги обратился он к дедову духу, он получил и осанку, и мощь предка, так, что спина выпрямилась и напряглись мускулы вплоть до желваков под щеками. Незнакомка, поняв суть этой перемены, могла бы снова рассмеяться как целая стая гиен, но удержалась. Она серьезно и чётко начала говорить:

– Зовут меня Гниль. Для твоего мира имя глупое, но там, откуда я родом, суть вещи важнее её формы. Форма у меня красавицы, а суть моя – труп. Помнишь, что я тебе говорила о мифах? Мы с тобой тоже чьи-то мифы. Ты о мертвечиках ничего не знаешь ещё? Нет? Ну давай расскажу тебе сказку.

Тихон улёгся головой на летнюю траву, сочностью бушующую в апрельской природной голытьбе, а Гниль, гладя его волосы, начала рассказ:

– Давным-давно жили-были люди. То были крепкие и сильные люди, не то, что сейчас. Но и мир ведь был тогда жестче. И люди гибли от голода и холода. Но даже в смерти не могли они найти покоя. Звери и птицы растаскивали трупы. Темные твари забирали их души в черную ночь и уходили бесследно. И тогда люди – живые и мёртвые – взмолились о помощи. Но никто не пришел. Никто не услышал. И только старый распутный бес, вылезший из могилы, откликнулся на зов. Выслушал он горе людское и вот что ответил: «Берите мой нож из человечьей кости. Найдите мне деву самую красивую из живых или мертвых, а затем в сердце воткните остриё. Мертвый от него оживет, а живой омертвится. Нарядите мою невесту в свадебное белое платье и облейте ушатом звериной крови, да так, чтоб всё платье красным стало. Мы так природою самой скрепим союз. Уложите нас в большой дубовый гроб и с почестями похороните. И скоро будет вам и опора, и защита». Не хотели люди идти на поводу у беса, но деваться было некуда. Выбрали они самую красивую из всех дев, которую только найти могли, да отец её – мельник – не хотел отдавать дочку в жены бесу. Убили. Отняли. Украли. Красавицу ту закололи и в красном от крови звериной платье уложили в гроб, да так с бесом и закопали. А через девять месяцев живые увидели, что на месте могилы как бы нора. И глубоко-глубоко уходила она в глубь земли, туда, где собиралась самая густая тьма. И с тех пор звери на кладбище ходить перестали. Даже птицы над могилами больше не пели. Даже стихли ветра. Но злые духи ещё будили и тревожили мёртвых и живых. Как-то раз, лет через десять после свадьбы беса и трупа, в лесу потерялась девочка. Днём её искали-искали, но найти до заката не смогли, а ночью развернулись и пошли обратно в деревню. Думали уже, что с концами, но на утро потерянная сама из лесу вышла – довольная, выспавшаяся, с корзинкой грибов и ягод, которые и в мае-месяце то не растут. Когда зарёванная мать девочку ту расспросила, ей дочь рассказала, что правда потерялась в лесу, что напали на неё мрачные твари вроде многоножки с тысячью лиц, надетых на длинное тело. Но мальчик, которого никто никогда в деревне не видел, зарезал нечистых костяным ножом, который ему отец в подарок оставил. Затем он девочку в нору у себе пригласил. Она спустилась, а там целый городок был и все-все деревенские теперь под землёй жили. И деда она там своего увидала, который лет уж пять как в гробу покоился. Накормили её всем, что только мог лес дать, напоили водой ледяной из подземных ручьёв и вывели к деревне. На прощание мальчик сказал, что зовут его Потрох, что он – мертвечик – всех мертвых защита и опора, что он – местных лесов теперь царь и кладбища Бог, и что больше не будут покойники страдать. Деревенские в тот же день к вечеру собрали мёду, молока и мяса и много ещё добра. И отнесли к могилам. И сбросили в нору. С тех пор мертвечики по кладбищам ходят и, если кто обижает мёртвых, они жестоко тех наказывают за грехи.